Репетиции и сблизили меня с Шафаренко. Мы стали вместе возвращаться из школы, спорить. Он бегал в библиотеки, искал статьи о постановке этой пьесы в театре Ленинского комсомола в Москве. Он следил, чтобы все выучили роли. Когда у него появлялась новая режиссерская идея, он приезжал ко мне домой и в неурочное время. И до чего же они бывали интересные, эти идеи, оригинальные, своеобразные! Как мастерски он решал мизансцену каждой картины!
Чтобы изобразить обстановку богатого помещичьего дома, который охраняет мадам Обломок, он притащил откуда-то два старых стула с гнутыми спинками, позолотил их, и наши актеры почувствовали себя среди настоящих декораций.
Однажды, когда он заболел, я навестила его. Они с матерью снимали комнату в частном доме, и меня удивило, как уверенно держался он и с ней, очень молоденькой смешливой женщиной. Я узнала, что учиться плохо он стал всего в последний год, когда поссорился с учителями. Конфликт возник из-за его заявления Марии Семеновне. Он вдруг письменно попросил спрашивать его раз в четверть по всем предметам. В остальное же время он «самостоятельно будет повышать свой культурный уровень».
Мария Семеновна со смехом рассказала об этой «наглости» на педсовете. И многие учителя стали его подразнивать.
Костя возмутился и перестал вообще заниматься, чтобы снизить «им» процент успеваемости. Костя Шафаренко довольно своеобразно объяснил мне, почему его все в классе слушают.
— Во-первых, я толковые вещи требую — любому из них от этого же польза. А потом они знают: что обещаю — сделаю!
Конечно, я слишком многое ему передоверила. Он иногда самостоятельно проводил репетиции. Я поручала ему посещать наших больных, разрешала без справки от врача пропускать занятия — я была уверена, что меня он не обманет…
Единственное, что омрачало мое восхищение Шафаренко, были его ошибки по русскому языку. Писал он на твердую и уверенную двойку. Никакие дополнительные занятия не помогали. И я стала натягивать ему тройки, особенно в сочинениях, считая пять-шесть ошибок за одну, доказывая себе, что эти ошибки — на одно правило.
Однажды я пришла в класс сильно расстроенная. Элеонора Эдуардовна намекнула мне, что ходят слухи, будто Шафаренко ко мне неравнодушен. Потому и лезет вон из кожи.
Шафаренко опоздал на урок и вошел без стука.
— Может быть, ты попросишь разрешения войти? — сказала я зло.
— Что за бюрократия?!
Он с независимым видом прошел на свое место.
— Почему ты опоздал?
— Задержался.
— Начальство не опаздывает, а задерживается!.. — съязвил кто-то из ребят.
Я еле сдерживалась, пока, собирая сочинения, не услышала от Шафаренко небрежно брошенную фразу: