– Быстрее, там Генрих!!! – крикнула Лиза.
Я опрометью скатился по темной лестнице и выскочил в сад. Над лабораторией стояло зарево, крыши не было видно. Кругом валялись обломки дерева, камня и черепицы с крыши. Той стены, что примыкала к забору и где была печь, практически не было. Внутри все было завалено обломками, битой лабораторной посудой и уже вовсю полыхало.
Я стал руками разгребать обломки там, где стоял лабораторный стол, – в этом месте Генрих сидел чаще всего, наблюдая за реакцией и ведя журнал. Я чувствовал, как трещат волосы на голове – жар становился нестерпимее, а я не видел Генриха. Может, его здесь и нет? Вот под руку попало что-то мягкое. Неужели нашел?! Не веря себе, я отбросил какую-то доску, мешавшую тащить что-то податливое на ощупь, похожее на полу пальто. Но это была всего лишь лабораторная кошма, которую мы держали, как и ведро с песком, на случай возгорания. Вокруг стал распространяться едкий химический дым. Я почувствовал, что задыхаюсь, и, не выпуская кошму из рук, выпрямился и бросился к пролому, надеясь глотнуть свежего воздуха и достать воды.
На пожар уже сбежались соседи. Некоторые просто глазели, но другие пытались тушить огонь. По цепочке передавали ведра с водой от садового колодца, и здоровенный мужик, вроде как конюх соседей, выливал их одно за другим в огонь.
В толпе крикнули – вот он, аптекарь, нашелся! Я обернулся, но понял, что они просто приняли за Генриха меня. Меня за кого угодно можно было признать в обгоревшей рубахе, закопчённого и страшного. Лиза тоже стояла тут, женщины удерживали ее от того, чтобы она не бросилась в огонь. Услышав слово «аптекарь», Лиза перестала рыдать (я еще никогда не слышал таких рыданий!), узнала меня и крикнула:
– Вытащи его, он там. Спаси Генриха!!!
Я накрылся кошмой, крикнул мужику, чтобы облил меня водой и плескал воду из ведер вон туда – я показал рукой место, где буду искать.
Вот опять дым и пламя, дышать нечем, от кошмы идет пар. Я руками роюсь в тлеющих обломках. Вот прилетела вода из ведра. Не добивает, я так и знал, только зря воду льет. Никого нет, скорее уже на ощупь, продолжаю поиски. Последнее, что я помню: кто-то, схватив меня в охапку, куда-то тащит. Темнота.
Очнулся на жестком. Запах карболки. Глаза не открыть, они то ли замотаны, то ли оплыли. Ничего не вижу. Попытался пошевелить пальцами ног, больно, но получается. Значит, ноги на месте. Теперь – руки. С руками хуже – я их не чувствую. То есть боль там есть, но пошевелить ничем не могу. Неужели так обгорел – тогда не жилец: в этом веке такое не лечат. Разве что обратно в двадцать первый век забросило после смерти на пожаре, или, может, еще в какое время. Нет, судя по карболке, я все там же – в 1889 году. Я неловко повернул голову и, почувствовав резкую боль в шее, застонал.