С тех пор, как это случилось с мужем, Анастасия непрерывно занималась исследованием его беды. И все-таки ей не верилось, что у Родиона есть какие-то особые взгляды на последние события в стране. Просто он оговорился в полемическом жару и, оговорившись, там, у себя в институте, начал упорствовать, пока его не наказали, сурово и не глядя на заслуги... Нет-нет да кто-нибудь нечаянно напомнит о нем в райкоме. Тогда на весь день испорчено настроение у нее, Кашириной, и она старается уехать на стройку или на завод, чтобы забыться среди людей, делающих свое дело спокойно и уверенно. Какую угодно неприятность она перенесла бы легче, только не эту. Все же не так больно, может быть, если вдруг остро почувствуешь, как непрочна верность одного человека другому. Куда страшнее, когда ставится под сомнение верность особенная, без которой вообще нельзя жить на свете.
Думая так, Анастасия начинала тревожиться и о своей судьбе, о судьбе Мишука и Лели. Женский, безошибочный инстинкт, весьма чувствительный к житейской непогоде, все чаще подсказывал ей, что Родион постепенно изменяется к худшему. Его обычная, ради шутки, подозрительность к жене, его наигранное безразличие к ее работе были как будто прежними, но тогда, прежде, дурачась, он любил прикинуться обиженным, а теперь убежден, что грубо обижен всеми, в том числе и своей Настей, которая ведь тоже голосовала за строгий выговор с предупреждением. «Могла бы воздержаться для приличия, — сказал Родион в тот вечер. — Или должность не позволила?»
Должность, должность. Кто бы знал, какая это должность — секретарь райкома... Каширина никогда и не предполагала, что ей под силу будет райкомовская ноша. В конце войны Анастасию, совсем еще молодого инженера, избрали секретарем, и вот скоро четырнадцать лет, с небольшим перерывом, она выполняет свои обязанности. Как же посмел он, Родион, причинить такую нестерпимую обиду?.. И ей сделалось до того горько, тяжко на душе, что она всплакнула, не стесняясь самой себя. Все пережитое за последний год показалось абсолютно непоправимым, будто она лишь сейчас, после долгих размышлений, окончательно постигла весь тайный смысл происшедшего. (Недаром говорят, что женщины по своей натуре больше оптимисты, чем мужчины: они последними оплакивают даже мертвых).
Анастасия испуганно обернулась: дочь неслышно подкралась сзади и несмело прильнула горячей щечкой к плечу матери.
— Перестань сию минуту, — строго сказала Леля.
Анастасия погладила девочку по голове, нехотя поднялась со стула.
— Хорошо, хорошо, иди спать.