— Проголодался-то я! — сказал он, с удовольствием прохаживаясь по комнате.
— Сейчас пожарю котлеты с картошкой.
— Разве ты ничего не приготовила? Что ж, подожду. Анастасия поняла, что Родион доволен прожитым днем. И по тому, как он, сдержанно улыбаясь, бегло взглядывал на нее, ожидая первого вопроса, и по его примирительному тону она безошибочно определила настроение мужа, любившего делиться радостью со всеми.
За ужином, так и не дождавшись никаких расспросов, Родион Федорович сам начал рассказывать о заседании бюро:
— Целый вечер разматывался совнархозовский клубок. Если застенографировать, получилась бы злободневная трехактная драма для театра сатиры. Какие мизансцены! Пожалуйста, хоть завтра начинай репетиции. Собственно, достройка домов и школ — жалкий эпизод. Завод «Металлист» — пустячок! Добрые дяди намеревались перетряхнуть все титульные списки, хотели «законсервировать» начатые важные объекты. Это тебе не Ярская дамба! Тут десятками миллионов попахивает. Тут уже не цветики, а ягодки совнархозовской политики! Всяк тянет народную копейку в свой областной карман. Я предвидел. Кстати, мой строгий выговор — тоже эпизод в сравнении с теми выговорами, которые посыпались на головы местников. Ах, как мы спешим перестраиваться...
— И очень хорошо,— сухо заметила Анастасия.
— Твоя позиция мне известна. Но разве ты не понимаешь до сих пор, что мы сами вооружили до зубов своего страшного врага — местничество? У нас появились не только практики, а своего рода идеологи областной автаркии. Послушала бы ты, как на бюро выступал начальник планового отдела совнархоза. Он договорился до того, что поставил под сомнение контрольные функции Промбанка! Даже Лобов крякнул от стыда.
— А сам ты выступал?
— Я выступил в газете.
— К чему эта двойная игра, Родион?
— Двойная игра? — он насторожился, бросил есть.
— Не притворяйся!.. — Анастасия подалась вперед, до конца выдержала его предостерегающий, упорный взгляд и заговорила резко, горячо, не жалея ни себя, ни Родиона:—В обкоме ты счел за благо промолчать, а дома распинаешься — жена, мол, все стерпит! Почему бы тебе там не рассказать и о своем «предвидении», и о «идеологах областной автаркии»? Почему, наконец, ты спекулируешь, да-да, спекулируешь, остреньким словом — местничество? С какой целью? Откуда у тебя взялись торгашеские замашки? Чего ты хочешь? Замолить свои грехи или исподтишка портить кровь людям?.. Молчишь?.. — Анастасия побледнела, ее темные удлиненные глаза гневно сузились, длиннокрылые брови плотно сомкнулись у переносицы.