В течение месяца Катя запоем читала Толстого, снова и снова листая поразившие ее страницы. Она точно погрузилась в неведомый и удивительный мир и приходила ко мне с глазами лунатика… Пришлось подарить ей эту книгу. Катины глаза заблестели от удовольствия и она воскликнула, жадно спрятав «Анну Каренину» в свой портфель:
— Да, это книга! Совсем на кино непохожая. Ну вот почему они ее так испортили?
— А разве мало в картине интересного? — спросила я. — Вспомни Каренина (Гриценко), и Стиву (Яковлева), и Бетси (Плисецкую). Ведь эти актеры так теперь слились в нашем представлении с образами Толстого, что уже будет невозможно представить их иными…
Катя упрямо покачала головой.
— У режиссера этой картины оказалось одно восприятие Толстого, у тебя — другое. Значит, надо попробовать понять его точку зрения, разобраться в ней, а не отрицать ее сразу наотмашь только потому, что ты думаешь, чувствуешь иначе…
Она вздохнула. Как всякий пятнадцатилетний человек, от была весьма «нетерпима и категорична в своих вкусах и оценках…
Наблюдая за Катей в классе, я замечала, что многие товарищи хоть и восхищаются ее выходками, но не очень любят: девочки потому, что она откровенно заявляла, что ей с ними скучно, а мальчики ее побаивались. Уж очень она была ехидная. Терпел Катю только Сорока, да и то, по дошедшим до меня слухам потому, что был в нее влюблен по уши.
И еще Катя Змойро вечно воевала «за справедливость». В трамвае цеплялась к парням, которые не уступали мне место. На классных собраниях ее осеняли «великие» идеи, которые следовало немедленно претворить в жизнь. Даже мирные культпоходы в кино с ней превращались в муку: она не терпела, когда разговаривали во время сеанса, и раз так ущипнула старосту Сеню, что он заорал голосом перепуганного поросенка.
Вкусы, мнения ее о людях, книгах менялись со сказочной быстротой. То она кем-нибудь восхищается, то почти «а другой день заявляет.
— Кретин! Ничтожество! Пустышка!
То терпеливо слушает возражения, иронически усмехаясь, а потом вдруг взрывается и высказывает собеседнику все, что о нем думает.
Ко мне она тоже придиралась, считая, что я слишком либеральна в отметках. И мне стоило большого труда ее убедить, что для меня сущность ученика не определяется его знаниями на отдельных уроках, знанием учебника, что важнее всего — самобытность мышления…
Порывистость, резкость Кати приводила к тому, что она и выделялась из коллектива класса, и в то же время страдала, что «идет не в ногу» со всеми. А поэтому старалась иногда завоевать дешевую популярность товарищей дерзостями, взбалмошными выходками и несколько раз зарабатывала четверку по поведению.