— Скажи-ка на милость, соседушка, — вскричал, входя, вернувшийся с Гревской площади Брикет, — так-то ты возвращаешься со мной вместе!
— Меня унесла толпа.
— Ну-тка, что это у тебя на одежде?
— Шутка, сыгранная со мной, — отвечал Сюрко, расстилая разукрашенную куртку перед глазами галунщика.
— Эти буквы, может быть, имеют какой-нибудь смысл? — спросил Брикет.
— По чести — ничего не знаю.
В эту минуту Лебик выходил из лаборатории.
— Что тебе, патрон? — спросил великан, говоря «ты» по обычаю того времени.
— Возьми это платье и отчисти хорошенько. Но не принимайся за него изо всей твоей силищи, скотина, а то протрешь дыру.
Верзила-идиот взглянул на буквы, но ничего не понял, потому что не умел читать. Потом вскричал:
— Вот вы теперь — настоящая свинья нашего судьи, который клеймил свою скотину раскаленным железом!
И он разразился дурацким хохотом, раздавшимся подобно громовому удару.
— Экая одрань, экое животное! — сказал галунщик, глядя вслед удалявшемуся Лебику.
— Да, но я доволен таким дюжим детиной, охраняющим мою собственность и меня, — возразил Сюрко.
«Особенно теперь», — прибавил он про себя.
Вдруг дверь лавки наполовину приоткрылась и из-за нее выглянула голова, вся в грязи, с клоками длинных волос, спадавших на глаза так, что определенно невозможно было сказать что-нибудь о наружности и летах этого человека.
— Ножи точить, ножницы точить! Не надо ли точильщика? — прокричал пронзительный голос, раздавшийся по всему дому.
— Нет, — отвечала гражданину Лоретта.
Дверь захлопнулась за ним, и странный мастер, толкая перед собой точилку на колесах, продолжал резко выкрикивать: «Кыш, кыш! К точильщику!»
При звуке этого режущего ухо голоса гражданин Брикет засмеялся.
— Ай да парень! — сказал он. — Чудный у него голосок! Будет слышен за версту.
Сюрко ничего не ответил, но прислушался. Крик точильщика снова повторился, но уже на значительном расстоянии.
«Странно, — подумал парфюмер, — я как будто недавно где-то слышал этот голос».
Но эта мысль сразу же покинула его, когда Лебик принес ему карманьолку, отлично вычищенную. Накидывая ее себе на плечи, Сюрко взглянул на массивные стенные часы, украшавшие лавочку.
Стрелка показывала пять.
— Соседушка Брикет, — сказал он, — докажи-ка, что не сердишься за то, что я ушел от тебя на Гревской площади, да отобедай со мной.
— С удовольствием, тем более что у нас дома едят еще по-старому и время обеда давно прошло.
В 1795 году парижане не обедали все в одно время. Одни еще следовали в этом отношении обычаю предков, а другие приучали свои желудки к новому обыкновению. Поначалу в Париже обедали в два часа. Зрелища открывались в четыре и закрывались в девять часов, ко времени ужина. Этот порядок вещей был нарушен переменами в общественных делах.