— Я понял, ир, все сделаю, как вы сказали. Она еще не умеет профессионально управляться с магией, мы ее обязательно схватим и отправим в Греблин! С острова она уже никуда не денется.
— Нет, — кратко отрезал Хальер.
— Что — нет? — не понял Лоурес.
— Если ищейки ее схватят, то приведут ко мне. Это ясно?
Застывший взор синих глаз остановился на первом дознавателе. Лоурес сглотнул и промолчал, глава тайной канцелярии порой и его пугал до судорог. Не хотел бы Лоурес оказаться на месте этой беглой магини!
— Вы сомневаетесь, что ищейки ее все-таки схватят? — только спросил он.
— Я надеюсь, что доберусь до нее раньше них. Сам, лично.
Лицо главы исказила полуулыбка — левая сторона его лица вынужденно оставалась неподвижной, превращая улыбку в жуткую пародию, словно он недобро скалился каким-то зловещим своим замыслам.
Проснулась Алеся от голодных спазмов своего желудка. Господи, сколько дней она в этом мире? Неужели всего третьи сутки? От нее скоро кожа и кости останутся, если срочно не предпринять что-нибудь.
Говорят, что голод обостряет разум, но у Алеси он всегда сопровождался таким туманом в голове, что никакой полет — даже полет мысли и фантазии — не мог состояться по погодным условиям. Так что оставалось уповать на русскую народную мудрость, гласившую: «на деле Бог ума прибавит».
«Боже, если ума на мою долю не хватит, то хоть манны кинь, я, когда поем, сама что-нибудь соображу», — пробовала договориться Алеся с высшими силами, рассматривая «сокровища» двух шкафов: небольшую кучку одежды, что могла раньше принадлежать только очень пожилой женщине.
Кучка состояла из поеденного молью черного шерстяного пальто, черных перчаток, широкого длинного платья темно-коричневого цвета из грубой материи, трех темных шалей (которым та же моль добавила кружевных узоров), опять-таки темных головных платков и черной шляпы с густой вуалью, в которой только на кладбище ходить. Обуви, увы, не нашлось, так что меховые ботинки становились у Алеси уже привычной летней обувкой, и хорошо, под низким подолом обувь не видна и подозрений не вызывает.
Помня, что старуха, бродящая по улицам в одиночестве, в этом мире привлекает меньше заинтересованных взглядов, чем молодая девица, занимающаяся тем же самым, Алеся намотала поверх своего платья селянки все шали (две для прикрытия юбки, третью поверх плеч), нацепила поверх темного платка черную шляпу с рваной вуалью и полностью скрыла свое лицо и светлый наряд. Щеки и лоб на всякий случай извозила сажей, чтобы в прорехах вуали скрыть молодую кожу, а на руки натянула перчатки. Помянула добрым словом театральную студию Петербургского университета, сгорбилась, оперлась на клюку, найденную под кроватью, и узрела в мутном треснутом зеркале в холле настоящую нищую старую бродяжку. Не забывая ковылять, хромать и горбиться, она вышла на разведку, выскользнув из дома через задний ход, как только вездесущие дети убежали из поля видимости.