Вокруг избушек не было нигде даже жалкого деревца или палисадника; повсюду валялись кости, бумажки, клочья сена, ржавые жестянки от консервов, грязное тряпье. Оборванные и замазанные ребятишки разною возраста и пола лежали, сидели, ходили и бегали, оглашая воздух ревом, свистом и криком.
Кроме ребят, вокруг домишек всегда видны были и телята; одни были привязаны к изгороди и время от времени жалобно мычали; другие бродили по улице, волоча за собой кусок узловатой старой веревки, привязанной к ноге или шее; они толкались между детьми, обнюхивали кости и тряпки, подбирали соломинки. По ночам место телят занимали полуголодные собаки; днем они блуждали по окрестностям, охотясь за полевыми мышами и бурундуками, а к ночи возвращались домой, чтобы освидетельствовать помойные ямы и мусорные кучи на задворках.
Вечером вид улицы менялся: ребята и телята исчезали; одних укладывали спать, других загоняли на ночь в стойку к корове, пришедшей с пастбища и выдоенной. У избушек на низких завалинках или на ступеньках крыльца сидели горняки, вернувшиеся из шахты, разреза или фабрики: после ужина они пользовались коротким вечерним отдыхом, дышали свежим воздухом, калякали с соседями и с бабами, обсуждая дневные происшествия.
Днем на рабочей улице редко видно было мужчину. Большинство семейных рабочих было занято в дневной смене, и так как шахта и разрезы находились далеко от стана, то на обед не приходили домой. Бабы и девки или старшие дети носили им обед — завязанный в платок горшок щей с мясом или кашей и краюху хлеба. Рабочие же, занятые в ночной смене, днем спали где-нибудь на чердаке или под навесом.
Рабочая улица оканчивалась у площади, узкой и длинной, также вытянутой по пологому косогору вдоль долины. С нагорной стороны площади красовался ряд двухэтажных, почерневших от времени, но солидно построенных амбаров, где хранились всякие припасы, материалы и товары. По временам то у того, то у другого амбара выгружали или нагружали возы; тут же толпились бабы и свободные рабочие, пришедшие за припасами. Во время таких скоплений народа цепные собаки, охранявшие имущество, хрипли от лая, тщетно стараясь сорваться с привязи.
С другой стороны площади, ближе к речке, тянулись казармы для холостых рабочих, большинство которых составляли китайцы; только одна казарма была отведена для русских, да и та часто наполовину пустовала. Возле казарм было гораздо тише и чище, чем на рабочей улице; здесь не было ни телят, ни ребят и гораздо меньше отбросов. Возле китайских казарм по вечерам можно было видеть отдыхающих желтокожих. Сидя на корточках вдоль стены или кружком, они курили свои длинные трубочки и оживленно разговаривали на непонятном гортанном языке, дополняя слова жестами небольших мозолистых рук. Их костюм был смешанный: у одних — матерчатые синие туфли на толстой подошве и ватные чулки, у других — мягкие сибирские чирки или стоптанные русские сапоги; рядом с синей ватной кофтой с длинными рукавами можно было видеть вылинявшую ситцевую рубашку. Только шапочки у всех были китайские; у более франтоватых, не работавших под землей,— маленькие черные ермолки с красной шишкой, у других — серые войлочные колпаки с наушниками, подогнутыми внутрь или безобразно торчавшими по бокам.