— Виновата, Иван Мироныч, было.
— Совершивши разного рода насилия над беззащитными китайцами, вы теперь чувствуете угрызения совести и готовность искупить свою вину?
«Куда это он клонит?» — подумала Катя.
— Вы молчите? Так как у вас нет смягчающих вину обстоятельств, как у жен уволенных рабочих, то вам придется пострадать всего больше. Я должен посадить вас, к величайшему своему прискорбию, в казачью до приезда горного исправника.
Катя испугалась; сидеть в казачьей на хлебе и воде ей совсем не улыбалось.
— Я могу ведь внести залог, как другие, Иван Мироныч! — сказала она робко.
— С вас я залога не возьму, потому что вы деньгами не поскупитесь и зададите лататы, ищи потом ветра в поле! Что для вас значит какая-нибудь пятерка или десятка, вы ее за одну ночь заработаете!
Катя вспыхнула и попыталась протестовать.
— Мне ваше нескромное поведение отлично известно! — невозмутимо продолжал урядник. — И я мог бы вам назвать всех мужчин на руднике, с которыми вы были в сношениях. Поэтому для вас одна мера пресечения — под арест.
Катя молчала, удрученная.
Мокрых записал еще что-то, потом посыпал песочком свой протокол, ссыпал лишнее на пол, сложил бумагу в синюю обложку, встал, подошел к девушке и сказал ей тихо:
— А если хочешь, чтобы я переменил гнев на милость, Катенька, приходи сегодня вечерком ко мне чай пить! Побеседуем насчет залога.
— Так вот вы как, Иван Мироныч! — возмутилась Катя. — Вы этого только и добиваетесь от меня. Насильно хотите!
— А китайцам ты разве насилия не делала? За это и должна понести наказание. Но я тебя не насилую, можешь посидеть в казачьей.
Открыл дверь и сказал подручному, сидевшему еще на крылечке:
— Никонов, отведи эту женщину под арест, в темную. Это главная зачинщица.
Катя плакала и уже жалела, что была нелюбезна с урядником.
Когда она очутилась в темной, тесной конурке с голой деревянной скамьей вместо кровати и промозглым запахом, она села на скамью и дала волю слезам.
Закончив допрос и набрав двести пятьдесят три рубля залогов, Иван Миронович со вздохом удовлетворения разоблачился и сел со своим подручным ужинать.
На рабочей улице царило уныние. Допрошенные рабочие передавали друг другу свои впечатления, почесывали головы и рады были бы выпутаться из заварившейся каши, тем более что жены, накануне подзадоривавшие мужей, теперь пилили их за погром.
После ужина Мокрых отправился с докладом о произведенном дознании. О полученных залогах он умолчал, а сообщил, что следственное дело отправит по почте горному исправнику для привлечения рабочих к ответственности за нарушение общественной тишины и спокойствия и устройство скопищем избиения мирных китайцев из мести.