Я долго плавала, ожидая, пока поредеет воскресная толпа. Купание взбодрило меня, боль в спине почти утихла, по крайней мере, мне так показалось. Я не вылезала из воды до тех пор, пока не продрогла, а кончики пальцев не покрылись морщинками. Моя мать, когда замечала такое, криком выгоняла меня из воды. А увидев, что я стучу зубами, приходила в еще большую ярость, крепко хватала меня, укутывала с головы до пят в полотенце и растирала с такой силой, так энергично, что почти сдирала с меня кожу, и я не понимала, действительно ли она тревожится о моем здоровье или просто дает волю своему гневу.
Расстелив полотенце прямо на песке, я легла. Как же приятно погреться на теплом песочке после того, как прохладная вода остудила тело! Я бросила взгляд на то место, где недавно играла Элена. Там теперь осталась только кукла, валявшаяся в странной позе: у нее были широко раздвинуты ноги, а голова наполовину утонула в песке. Виднелись лишь один глаз, нос и половина макушки. Тепло убаюкало меня, и после бессонной ночи я задремала.
Не знаю, сколько я проспала, может, одну минуту, а может, десять, но в себя я пришла с трудом. Небо стало белесым от жары. Воздух был неподвижен, людей на пляже прибавилось, играла музыка, стоял гул голосов. Среди воскресной толпы мне сразу бросилась в глаза Нина – как будто она тайком послала мне призыв о помощи.
У нее что-то случилось. Она, медленно и неуверенно ступая, бродила между зонтиками; губы у нее шевелились. Она резко поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, словно встревоженная птица. Я в недоумении спросила себя, что могло произойти, но с моего места мне ничего не было слышно, а затем она помчалась бегом к мужу, который лежал под зонтом.
Мужчина вскочил, огляделся. Мрачный старик взял его за руку, но тот вырвался, к нему подошла Розария. Все члены семьи, большие и маленькие, стали дружно, как по команде, осматриваться, а потом засуетились и разбрелись в разные стороны.
Они стали звать девочку: Элена, Ленучча, Лена. Розария мелкими шажками стремительно понеслась к морю, как будто ей срочно захотелось искупаться. Я взглянула на Нину. Она двигалась бездумно, прикладывала руку ко лбу, шла направо, потом резко разворачивалась и бежала налево. Выглядела она так, как будто что-то высосало, иссушило ее изнутри, лицо у нее помертвело. Кожа пожелтела, беспокойные глаза горели безумным огнем. Она не могла найти ребенка, она его потеряла.
Ну вот опять, подумала я, снова кто-то кого-то теряет. В детстве мать упрекала меня в том, что я только и делаю, что теряюсь. Одна секунда – и я пропала, ей пришлось бежать в администрацию пляжа, чтобы по громкоговорителю сделали объявление: назвали мое имя и сообщили, что она ждет меня у кассы. Я ничего не помнила о своем исчезновении, у меня осталось в памяти совсем другое. Я боялась, что потеряется моя мать, и постоянно жила в страхе, что не сумею ее найти. Зато я прекрасно помнила, как потеряла Бьянку. Металась по пляжу, как сейчас Нина, только с ревущей Мартой на руках. Я понятия не имела, что мне делать, я была одна с двумя малышками, никого там не знала, а муж уехал за границу. Да, ребенок – это сплошные тревоги. Я словно увидела себя тогдашнюю со стороны: шарю глазами повсюду, кроме моря. Туда я взглянуть боялась.