Я отодвинула куклу, растянулась на диване. Если бы Джино познакомился с Бьянкой и Мартой, подумала я по привычке, какая из них ему понравилась бы больше? С тех пор, как мои дочери стали подростками, у меня появилась мания сравнивать их со сверстницами, близкими подругами и одноклассницами, которые считались красавицами и пользовались успехом. У меня возникало смутное ощущение, что эти девочки, раскованные, соблазнительные, привлекательные, умные, блестящие, были соперницами моих дочерей, что-то отнимали у них и в какой-то степени у меня. Я следила за собой, держалась доброжелательно, но в то же время безмолвно давала понять, что они не такие красивые, как мои дочери, а если даже и такие же красивые, то несимпатичные и пустые, я отмечала все их странности, оплошности, все недостатки их еще не сформировавшихся фигур. Иногда, когда я видела, как Бьянка или Марта страдают от того, что считают себя невзрачными, я не выдерживала и твердо заявляла, что некоторые из их подруг ведут себя слишком вызывающе, слишком много смеются, слишком прилипчивы.
Когда Марте было лет четырнадцать, у нее появилась школьная подруга по имени Флоринда. Несмотря на юный возраст, Флоринда выглядела не как девочка-подросток, а как взрослая женщина, к тому же очень красивая. Я видела, что каждым своим движением, каждой улыбкой она затмевает мою дочь, и мне страшно было представить, как они вместе ходят в школу, на вечеринки, ездят на каникулы; мне казалось, что пока моя дочь находится в такой компании, жизнь будет постоянно проходить мимо нее.
Однако Марта очень дорожила дружбой с Флориндой, ее к ней тянуло, разлучить их казалось мне делом трудным и рискованным. Некоторое время я, используя общие слова и не упоминая имени Флоринды, пыталась утешить дочь в ее вечных неудачах. Я твердила Марте, что она такая очаровательная, такая нежная, умная, что она очень похожа на свою бабушку, которая была красавицей. Все бесполезно. Она считала себя не только менее привлекательной, чем подруга, но даже менее привлекательной, чем сестра и все остальные девочки, а мои слова ее только еще больше расстраивали, и она заявляла, что я так говорю, потому что я ее мать, а иногда даже ворчала: “Не хочу тебя больше слушать, ты видишь меня не такой, какая я на самом деле, отстань от меня, мама, займись чем-нибудь другим”.
В то время из-за нервного напряжения у нее постоянно болел желудок, и я винила в этом себя: считала, что причина какого бы то ни было недуга моих дочерей кроется в нехватке материнской любви. И стала наседать на дочь. Я сказала ей: “Ты и правда очень похожа на мою мать”. И привела пример из собственной жизни: “В твоем возрасте я считала себя некрасивой, и никто не смог бы меня разубедить. Я была уверена, что моя мать красавица, а я нет”. В конце концов я настолько надоела с этим Марте, что она ясно дала мне понять, что ждет не дождется, когда я заткнусь.