Я ужинала с Харди, была остроумна, вела себя непринужденно, много пила. Потом мы вдвоем долго гуляли, и на обратном пути он пригласил меня зайти к нему в номер. Он предложил это изящно, тонко, сдержанно, и я согласилась. Я всегда считала сексуальные отношения конечной, засасывающей стадией действительности, самым непосредственным из всех возможных контактом с телом другого человека. Однако с той ночи я пришла к выводу, что эти отношения – высшее проявление фантазии. Чем сильнее удовольствие, тем больше твой партнер превращается в сон, в видение, в непроизвольную ночную реакцию живота, груди, рта, ануса, каждого сантиметра кожи на ласки неведомого существа, а все толчки и удары бывают сопряжены с потребностями момента. Не знаю, что случилось со мной во время той встречи, но мне показалось, что я всегда любила этого едва знакомого человека и что я хочу только его и никого больше.
Когда я вернулась, Джанни отругал меня за то, что за четыре дня я позвонила только дважды, хотя знала, что Марта болеет. Я сказала, что у меня было много дел. А еще сказала, что после того как меня заметили, мне нужно много работать, чтобы удержаться на взятой высоте. Теперь я демонстративно проводила в университете по десять часов в день. Мой профессор проявил ко мне расположение и неожиданную щедрость, так что после возвращения во Флоренцию я сразу стала готовить новую публикацию и активно сотрудничать с Харди, намереваясь поработать некоторое время у него в университете. У меня наступила стадия лихорадочной активности. Я пахала до изнеможения и в то же время страдала, потому что мне казалось, что я не могу жить без Харди. Я писала ему длинные письма, звонила ему. Если Джанни, особенно в выходные, был дома, я бегала к уличному телефону, прихватив с собой Бьянку и Марту, чтобы не вызывать подозрений. Бьянка стояла рядом и, хотя разговоры велись на английском языке, все понимала, не понимая ни слова, и я знала это, но не знала, что с этим делать. Девочки топтались возле меня, молчаливые и потерянные, – я не забывала об этом, я никогда этого не забуду. Однако я помимо воли лучилась радостью, шептала нежные слова, отвечала на непристойные намеки и сама говорила непристойности. Но я проявляла осторожность, и когда они тянули меня за юбку, заявляя, что хотят есть, или требовали мороженого, или просили шарик у проходившего поблизости продавца воздушных шаров, я не одергивала их, не вопила, что уйду от них насовсем и они больше меня не увидят, как делала моя мать, когда была в отчаянии. Она никогда не оставила бы нас, хотя кричала об этом, а я, наоборот, бросила дочерей почти без предупреждения.