– Не хочешь зайти? – спросила я.
Он смущенно покачал головой и сказал:
– Та вещь, которую вы подарили Нине, очень красива.
Оказывается, они нашли способ увидеться, она даже показала ему мою булавку, и это меня разозлило. Он добавил:
– Вы добры к ней, и ей это очень приятно.
Я пробурчала:
– Что ж, я рада.
Он продолжал:
– Мне нужно кое о чем вас спросить.
– О чем же?
Он отвел взгляд и уставился на стену за моей спиной.
– Нина просила узнать, нельзя ли на несколько часов воспользоваться вашей квартирой.
Я испытала неловкость, почувствовала, как настроение стало портиться, будто по жилам начала растекаться отрава. Я внимательно посмотрела на юношу, пытаясь понять, что на самом деле скрывается за его словами – просьба Нины или его собственное желание. Я резко ответила:
– Скажи Нине, что мне нужно с ней поговорить.
– Когда?
– Как только она сможет.
– Ее муж уезжает завтра вечером, раньше не получится.
– Прекрасно, тогда в понедельник утром.
Он молчал и теперь уже явно нервничал, но никак не решался уйти.
– Вы сердитесь?
– Нет.
– Но лицо у вас сердитое.
Я ледяным тоном ответила:
– Джино, тот человек, который присматривает за этой квартирой, знает Нину и ведет какие-то дела с ее мужем.
Он скривился презрительно и слегка усмехнулся.
– Джованни? Пустое место. Хватит и десяти евро, чтобы он заткнулся.
И тут я спросила его, не сумев скрыть раздражение:
– Почему вы решили обратиться ко мне с такой просьбой?
– Нина так захотела.
Мне никак не удавалось уснуть. Я подумала, что хорошо бы позвонить моим девочкам: мысль о них всегда дремала в дальнем уголке моего сознания, но в сумятице последних дней постоянно от меня ускользала. На сей раз я опять решила им не звонить. Они примутся перечислять все то, что им нужно, и наберется целый список, вздохнув, подумала я. Марта скажет, что Бьянке я записи переслала, а сделать то, о чем она просила, забыла – не знаю, что именно, но Марта обязательно что-нибудь такое отыщет. Так было и в детстве: они всегда подозревали, что одной из них я уделяю больше внимания, чем другой. Когда-то они сравнивали, кому досталось больше игрушек, сладостей, моих поцелуев. Потом спорили о том, кому я купила лучшую одежду, обувь, скутер, машину, – короче, на кого потратила больше денег.
Мне следовало быть особенно осмотрительной и давать одной ровно столько же, сколько другой, потому что каждая тайком вела строгий учет и была готова обидеться. С раннего детства они чувствовали, что моя привязанность непостоянна, и измеряли ее конкретными услугами с моей стороны, подаренными вещами и деньгами. Иногда мне приходило в голову, что они видят во мне источник материальных благ, наследства, за которое им придется бороться после моей смерти. Они не хотят, чтобы с деньгами и тем немногим, что у меня есть, произошло то же самое, что с передачей по наследству моей внешности. Нет, я не хочу слушать их жалобы. Поэтому сейчас не буду им звонить. Если они сами мне не звонят, значит, никаких срочных поручений для меня пока нет. Я вертелась в постели с боку на бок, сон все не шел, и я злилась.