Она меня любит. Все ещё любит.
Не знаю как, но я стерпел. Мазнул губами по нежному горлу, чуть царапнул клыками; руки заломил за спиной, на мгновение поймал испуганный взгляд ярких глаз.
Да, киса, я сильнее тебя. Всегда был и буду, о чём и пытаюсь тебе сказать, от чего пытаюсь уберечь. От своей силы, от злости, от склонности к насилию.
Я ведь обязательно наврежу тебе, не сейчас, но…
Сейчас я могу только склониться над ней, впиться в губы болезненным, смелым, ничуть не нежным поцелуем. Какая там ласка? Даже памяти о юной девочке, что когда-то была для меня всем, не осталось. Только самка, которую я хочу. Хочу её губы между своими. Хочу её рот, в который бесцеремонно врываюсь языком. Хочу биение её сердца, заполошное, неровное. Хочу сорванного дыхания, жалобного стона, когда кусаю её губы, неприлично пухлые и сладкие.
Ну давай же, Джинни, сопротивляйся!
Джинни, на мою беду, сопротивляться и не думала. Упёрлась было ладонями мне в грудь, больно прикусила нижнюю губу; тут же прижалась вплотную, тёплая и гибкая, и ответила на поцелуй — да так, что я мигом засомневался, кто здесь несчастная жертва. Не положено жертвам быть такими пылкими, требовательными и жадными до ласки. И льнуть всем телом, без слов умоляя о большем, тоже никак нельзя.
Но самое невыносимое — то, как она пахнет. Сладкий, густой и пряный аромат возбуждения ни с чем не спутать: Джинни хочет меня так же сильно, как я её. Влажная и горячая. Уже совсем готовая для меня. Наверняка вовсе даже не возражающая, чтобы я разложил её прямо на капоте…
Ладно, тут я уж чересчур размечтался. Стоило только запустить руку под непотребную юбчонку, погладить нежную кожу на внутренней стороне бедра, как Реджина отстранилась и зыркнула на меня в эдаком изумлённом негодовании.
— Ну и что мы, по-твоему, делаем? Я тут с тобой ссорюсь, между прочим!
Очень смешно. Как будто можно ссориться с ней такой — зацелованной и растерянной, бессовестно красивой и откровенно жаждущей меня. Разве только под дулом пистолета.
— Вообще-то я первый начал, — возразил я, с трудом, но всё же заставляя себя переместить руки на более приличное место. Обхватил талию, упёрся своим лбом в её. Собирался прощения попросить, искренне, спокойно, без налёта ссоры, но зачем-то ляпнул совсем другое: — На тебе что, нет белья?
— Как можно спрашивать у девушки такие вещи?! — ужаснулась Реджина, картинно заломив брови. Боги, я уже и забыл, какая она кривляка. — Разве так поступают приличные альфы? Если так интересно, возьми да проверь.
Нет, ну это уже откровенная провокация. И я бы — каюсь, виновен! — непременно повёлся, если бы она тут же не пробормотала: