Красота ушла, теперь только самые убогие мутанты зарились на ее прелести, но опыт-то остался, и он служил на благо Двурогого. В обязанности Файны входило обучение его будущих невест секретам постельных утех, чтобы Двурогий остался доволен.
Что от нее требуется, Файна поняла без слов, обняла девчонку, начала тискать.
— Боженьки-двуроженьки, кто здесь у нас такой худенький? — между делом осматривала она новенькую, отмечала ее достоинства и недостатки, как оценивают дорогую вещь на базаре. — А какие мы хорошенькие! Идем со мной, девонька, помоемся в баньке, волосики расчешем. Вошки, наверное, завелись, закусали? Выведем вошек. Чистенькая будешь, красивенькая.
— Чтоб слушалась Файну, девчонка! — назидательно произнес Агреттон. — Тебе выпала великая честь.
Та зыркнула исподлобья и кивнула. Никакого воспитания, а ведь фаворитка самого Маджуро!
— И платьишко грязненькое, — щебетала Файна. — А ножки-то…
Обняв девушку, баба повела ее к выходу, причитая и щебеча. Агреттон перевел взгляд на черного и спросил:
— Ты ведь недавно из Пустошей. Скажи, слышал что-нибудь о Севере Железном? И вообще, какие новости?
Черный потер подбородок и покачал головой.
— Нет, впервые слышу о таком. А что случилось?
— Не твоего ума дело, — осадил его Агреттон и обратился к вошедшему в трапезную Лофету. — Накормите рейд Тангстена по-императорски. Выдайте награду оружием. Что попросят, то и выдайте.
— Девчонка — это не все, — вкрадчиво сказал черный. — Мы взяли кибитку, битком набитую тканями, посудой, медом, шерстью! И нам ничего не нужно, с радостью служу Двурогому!
Глаза Агреттона алчно блеснули — и погасли. Пожива не вызвала прежнего интереса, в мыслях пульсировало лишь одно. Север. Не давал ему покоя таинственный верховод.
Но ничего, скоро с ним все будет решено.
Мутанты пьянели быстро — то ли генетическая особенность, то ли влияние проклятия Двурогого, а может, кактусовка имела побочный эффект, уж больно развязно рейдеры себя вели. Метаморфизм же сразу нейтрализовывал токсичные вещества, и Север сохранил здравый рассудок
Местные обитатели и без того выглядели чудовищно, а в пьяном виде вообще перестали напоминать людей. Владелец цирка уродов душу продал бы за несколько таких экземпляров. Один из них, четырехгрудая «красавица», которую звали Полли, липла к Жабе, а тот суетливо мял ее прелести, пытаясь охватить необъятное.
Все прочие слушали Скю, который покраснел от выпитого и с заплывшими глазами травил очередную байку:
— Ну, эт, всех нас в детстве пугали мхом-прилипалой, ага? Были мы, короче, вот такими, — он показал расстояние от пола в полтора локтя. — Мелкими. Шарились, значит, вокруг Убежища по руинам, мамку не послушали, далеко заперлись! Как не сожрали — один Двурогий ведает…