— Семнадцать, — ответил он, выпустив из рук пакет.
— Семнадцать, — продолжала я, снова всучив парню пакет, — очень хорошо, Бастьен, дорогой. Как ты думаешь, что должен делать семнадцатилетний мальчик, если мама болеет? Прибираться на кухне, не сорить, готовить еду из нормальных свежих продуктов, а не заказывать всякую дрянь. Ты хоть спортом занимаешься? Взгляни на себя! — Я открыла холодильник и наклонилась, чтобы оценить ситуацию. — Вот, возьми немного денег на еду. — Я порылась в кармане джинсов и протянула купюры… в пустоту.
Мальчик пропал. Лишь перевернутый мусорный пакет подтверждал, что несколькими секундами ранее здесь стоял человек.
Мне стало невыносимо тоскливо, и я возмутилась. Но кто виноват? Да и в чем? Я надела резиновые перчатки и принялась тереть и скрести, словно изгоняла грязь из собственной жизни, затем вскипятила воду, сделала тосты, намазала на них паршивый джем, единственный имевшийся в запасе (я проверила все шкафчики), и соорудила поднос из коробки для пиццы: не то чтобы я терялась в изобилии кухонных принадлежностей…
Когда я возвратилась в комнату, Летиция все еще лежала. Одеяло она натянула до подбородка и, чуть прикрыв глаза, ухмылялась.
— Ты приготовила мне утиную грудку в апельсиновом соусе?
— Почти.
— А виски?
— Поднос не выдерживает, — ответила я, демонстрируя подруге коробку из-под пиццы.
— Ай-ай-ай, как нехорошо! — Летиция приспустила одеяло и села в кровати, опершись спиной о подушки.
— У тебя на кухне был полный кошмар.
— Вне всяких сомнений.
— Твой семнадцатилетний сын что — совсем безрукий?
— Напротив, у него руки и пальчики арфиста!
— Ты надо мной издеваешься?
— Вовсе нет. Очень мило с твоей стороны прибраться на кухне. Ты хорошая заботливая подруга.
— Я все помыла. Бастьен играет на арфе?
— Да. Он занимается этим профессионально. Я не говорила?
— Никогда. Ты не шутишь?
— Конечно, нет. Он начал, когда ему было шесть. Представь себе: вместо футбола твой шестилетний сын просит записать его на уроки игры на арфе. Между прочим, не так-то легко найти приличное место. Я водила ребенка в школу, куда записывались одни только девчонки с косичками и лентами, ждала, пока у него это пройдет. Но не прошло. Мало-помалу девчонки с косичками отсеялись, а мой Бастьен до сих пор играет. Он брал уроки регулярно и подолгу. Много лет подряд у него была учительница Мона, красивейшая женщина. Я думала, что он не бросает играть из-за нее, и, наверное, она тоже порой так думала, но время шло, и в конце концов я убедилась: дело не в красоте, а в инструменте. Бастьен очень рано поступил в консерваторию, кстати.