По телевизору в новостях все время показывают сражения людей и машин со снегом. Чтобы мы следили за происходящим, затаив дыхание, нам внушают, что перед нами разворачивается трагедия, что силы противников примерно равны, а исход неизвестен. По воле СМИ мы кусаем губы и забрасываемся попкорном в ожидании нового эпизода. Однако мы отлично знаем, что Снежную королеву давно выгнали из дворца. И мы можем сколько угодно хлопать в ладоши, видя, как бедняжку выпроваживают пинком под зад всякий раз, как она делает шаг в сторону своих бывших владений. В этой истории не все чисто, в ход наверняка пустили вилы, копья, головы рубили только так, и чьи-то недостойные рты отдавали отвратительные приказы. Нынче палачи готовы проехать много километров, чтобы в горах насладиться настоящим снегом, который оказывается необходим для развлечений и хорошего настроения. Снежную королеву будто просят вынуть голову из петли и немного развлечь народ. А когда снег сползает с арендованных склонов, не желая покоряться лыжникам, когда лавина накрывает дороги, унося до зубов экипированных искателей приключений в Гималаи, все сразу сердятся на снег — такой-сякой, коварный, во всем виноватый, зловредный, лукавый, враждебный, от рук отбился, не хочет быть послушным пушистым домашним снежком. Вот о чем я думала, прислонившись лбом к кухонному окну и прижав трубку к уху, наблюдая, как падает снег, пока медсестра Доротея, которая работает в отделении коматозных больных уже четыре года, сообщала мне, что Алексис Берг умер то ли ночью, то ли на рассвете. Я слушала голос Доротеи, понимая, что она совершает вольность и ей может влететь за звонок, потому что я не член семьи и у меня нет общих с Алексисом счетов за электричество, а подделывать я не умею. Я сознавала, что медсестра действует не по протоколу, махнув рукой на правила и отчеты, и задумалась о том, почему одни люди способны видеть дальше своего носа, протоколов, отчетов и правил, а другие нет, и почему снежная феерия, превратившая город в сказку, трогает сердца одних, а других оставляет равнодушными.
Когда я повесила трубку после разговора с медсестрой, я поняла, что на дворе двадцать седьмое января.
Мертвый Алексис Берг не так красив, как живой. Теперь я это знаю. Я знаю это, потому что вижу это. На протяжении долгих месяцев, когда я навещала Алексиса в больнице, я этого не знала. Я все время сомневалась. Мне казалось, что без сознания Алексис красив, красивее, чем живой на корабле, отплывающем из Салоников. Я не могла подобрать слова, чтобы обозначить состояние Алексиса между жизнью и смертью.