— О чем ты думаешь?
Я с трудом открыла глаза.
Летиция смотрела на меня встревоженно.
Напрасно я пытаюсь сосредоточиться на взгляде Летиции. Густой туман воспользовался нашей передышкой, догнал нас, перегнал, и теперь мы были в ловушке белого слепящего света.
Прощупав карманы в поисках защитных очков против тумана, я вспомнила, что они лежат в рюкзаке, который я так и не сняла с плеч. Придется встать, чтобы достать их. Я чувствую, что не могу пошевелиться, словно кто-то выкачал из меня все силы, пока я сидела в снегу, вспоминая прощание с Алексисом, а заодно разрезал мои сухожилия.
— Эй, так о чем ты думаешь?
Моя подруга ждет ответа. Она пожирает сэндвич и демонстрирует мне пустой пакет: мол, она уже все сэндвичи съела.
— Ты все съела? — мой голос кажется грубоватым.
— Я съела все свои сэндвичи, да, твои пока не трогала. Но так и не наелась.
Я раздосадована. Нам остается еще по крайней мере два часа ходу до места назначения, где мы должны заночевать, а из-за тумана мы можем заблудиться, опоздать. К тому же в горах есть одно золотое правило — неужели Летиция о нем не знает? Разве она не убеждала меня в том, что обожает походы? Разве она сама мне не говорила, что всегда надо оставлять немного еды и воды на крайний случай? А теперь ведет себя как глупая горожанка, которая ест и пьет, когда заблагорассудится!
Подруга улыбнулась мне. Она нисколько не обиделась на мою резкость и морализаторство. Она сказала, что, учитывая мое состояние (она дважды повторила: учитывая твое состояние), нам придется вернуться на станцию и найти отель. Сейчас туристов нет, январские уже уехали, а февральские еще не подоспели, так что мы без проблем снимем уютный номерок за выгодную цену. Разве это не отличная идея?
Я посмотрела на Летицию, мокрую с головы до ног, в снегу, съевшую все сэндвичи и, уж конечно, выпившую весь свой чай из термоса, карабкавшуюся сюда два часа с таким видом, будто мы покоряем Монблан, а теперь вменяющую мне в вину то, что мы должны отказаться от наших великих планов, которые поддерживали меня в последние дни, пока мы готовились проститься с Алексисом, пока мы прощались с ним на фоне ужасных серых занавесок под какие-то булькающие звуки, под речи М. Мартена, который после церемонии очень профессиональным тоном сообщил, что мы с Летицией должны покинуть зал и можем в последний раз проститься с покойным тем способом, который нам удобен, — он сделал ударение на слове «удобен», — мы можем положить на гроб белую розу или любой другой цветок, и будьте уверены, служащий, который отвезет гроб в крематорий, проследит за тем, чтобы цветы тоже были доставлены куда следует; но у нас не было ни розы, ничего, чтобы воспользоваться услугами, продуманными до мелочей, как предложил господин Мартен, прежде чем еще раз повторить, что пора заканчивать, ведь транспортировщик уже ждет, нельзя его задерживать, поэтому нет времени включить музыку, под которую обычно проходит окончательное прощание. «Но ничего, тишина и строгость — даже лучше в такой душераздирающий момент», — прибавил Мартен, и я подумала, что, наверное, компьютер вряд ли запрограммировали на произнесение вслух прилагательного «душераздирающий». Затем М. Мартен снова отошел от гроба, чтобы мы с Летицией остались с Алексисом втроем, и, когда мы поднялись со стульев, Летиция напомнила мне, что скоро мы окажемся в горах, в снегу, среди скал, и я нашла в себе силы, чтобы погладить край гроба, как раньше я гладила теплую руку Алексиса в палате больницы.