Месье и мадам Рива (Лове) - страница 78

Мы шли по лесу. Снег там лежал не таким толстым слоем, солнце сеялось сквозь ветви деревьев. Может, атмосфера заставила Жюста разговориться и вспомнить о своем бунте. Само слово «бунт» кажется забавным в устах пожилого мужчины, но Жюсту было все равно. Вместо того чтобы утихнуть, детское чувство протеста со временем лишь возросло. Протеста против Церкви, которая проповедовала доверие, но не помогала идти вперед, не указывала дорогу, а лишь топила грешника в темных водах его греха. Разумеется, такое бурное возмущение — не лучшее чувство, и, наверное, с годами Жюсту следовало его укротить, но он не находил для этого оснований, да и не искал их. Когда ярость охватила господина Рива впервые, ему так сдавило грудь, что он не мог слова вымолвить. Ему тогда было девять лет. Один человек в деревне чинил крышу, упал и разбился насмерть. Ни тот человек, ни его жена, ни четверо детей не ходили в церковь. Жюст знал сына погибшего, они были ровесниками. Вдова решила устроить погребальную мессу. Господин Рива не знает, что произошло, но мессу не служили. Он слышал, в том числе и в собственной семье, что люди не хотели идти на похороны человека, лишившего себя Божьей милости. Мол, раз человек при жизни в церковь не ходил, нечего служить мессу теперь, когда он мертв. Мол, Господь знает, что делает, и если человек погиб в расцвете сил, то это неспроста. Жюст, который тогда был совсем ребенком, пытался закричать, но не смог выдавить из себя ни звука. В любом случае, никто не обращал на него внимания. Жители деревни не сочувствовали семье, потерявшей кормильца. Никто не принес вдове ни еды, ни одежды для детишек. Люди решили, что Господь признает лишь верующих, а вдова с детьми к ним не относятся. И жизнь продолжалась со сменой времен года, с изнуряющими работами, мессами, постами, исповедями, покаянными молитвами, молитвами по четкам, воздержанием, раскаянием, покупкой индульгенций.

Единственный плюс заключался в том, что у Жюста Рива открылись глаза, и мир отныне выглядел другим. Подросток, в которого Жюст превратился, продолжал внимать Церкви, но теперь он понимал, что ни священники, ни прихожане, несмотря на свои красивые слова, не осмелятся призвать к порядку местных негодяев. Конечно, негодяи попадались в основном мелкого калибра, но на своем месте они принимали важные решения, извлекали из всего выгоду, следили за тем, чтобы стадо трудилось в поте лица и жило в страхе. Кстати, те, кто был у рычагов власти и дергал народ за ниточки, словно кукол, часто сидели в церкви на первой скамье и тянули свои толстые, как сосиски, пальцы к причастию. А священник спешил услужить. Жюст раз и навсегда зарубил себе на носу, что кюре вечно будет говорить о милосердии Господа, но пальцем не пошевелит ради ближнего, а прихожане вечно будут жаловаться на тяжелую несправедливую жизнь и отыгрываться на слабых. Паства ни за что не сжалится над незаконнорожденным ребенком и будет изводить его, потому что его мать согрешила перед Богом, и теперь она — позор для всех. Паства проклянет сына, который женился на любимой девушке, а не на той, на которой надо, и не пошел по пути отца. Паства охотно пожелает самой страшной расплаты любой женщине, сделавшей шаг в сторону и выразившей мнение, отличное от общего. Паства засмеет пьяницу, клянчащего милостыню, хоть из любопытства и не преминет все разузнать о его горе, и никогда паства не защитит невиновных. Жители деревни презирали того, кто написал неуклюжее стихотворение на Успение Богородицы и прочел его вслух публике. Все сочли подростка тщедушным, совсем не мужественным. Позже начались жестокие оскорбления и драки с подозрительными личностями, считавшими, что нельзя уступать леса, луга и горы тем, кто хочет нажиться на чужой земле. Пришлось объяснять чиновникам, у которых никогда не было мозолей на ладонях, что здесь у людей тяжелая жизнь и им не до развлечений на природе. Сидя в шезлонге, не заработаешь себе на хлеб с маслом! В долине люди веками горбатились, перетаскивали булыжники, обеспечивали свои семьи, и они не хотели упускать шанс немного облегчить жизнь. Дальше были кадастровые изменения, продажи, железобетонные здания, модные нововведения, расширение и увеличение всего на свете, короче говоря, инвестиции. Овощи, все, что выжило, облили тоннами химических удобрений, чтобы помидоры, огурцы и прочее росло большим и сильным, чем больше, чем выше — тем лучше. А ведь так постарались те самые люди, которые сидели в церкви сложа руки и слушали про птиц небесных. «Вы знаете про птиц небесных?»