– Я в этом платье – тоже. Оно для тебя. Считай, у нас сегодня… репетиция премьеры.
– Первая, – по привычке оставил за собой финальное слово в споре Июль. А потом сдался. Тому чувству, что сделало его взгляд темным, а дыхание довело до виво. И было виво. Очень виво. И еще – ларго, анданте, престо. В общем, все было.
И тишина потом. И только два аллегро модерато – женское и мужское.
– Скажи мне, – он неостывшим жаром дышал ей в шею, удерживая за спину. – А сколько у нас еще запланировано репетиций до премьеры?
Майя бы рассмеялась, но пока сил не было. Она просто сидела на краю стола, обнимая мужа руками за плечи, а ногами за бедра. И не хотела ничего говорить. Не сейчас. С мыслями удалось собраться только после долгой паузы. После того, как поняла: что-то немилосердно колет в… бедро. Ну, почти в бедро.
– Я повешу график репетиций на двери кабинета.
Илья улыбнулся, не разжимая рук. Он еще улыбался, когда она выудила из-под себя то, что кололось. Это оказались очки. Одной дужки недоставало, зато за вторую зацепился безнадежно измятый лист бумаги.
– Ой, мы что-то сломали. И что-то помяли. Надеюсь, не очень нужное.
Он наконец разжал руки. Разгладил смятый лист. И вздохнул.
– Боюсь, очень…
Майя не успела осознать толком, как он легко шлепнул ее по… бедру. Почти.
– Ну-ка, что там у тебя еще?
Самое красивое – когда у него улыбаются глаза.
* * *
Она была очень заботливой женой. Сама освободила просторный стол на кухне от лишних предметов типа сахарницы и солонки, сама принесла тонкий плед, застелив им половину столешницы, сама сверху заботливо пристроила простынку и потом только включила в розетку утюг. Как раз к тому моменту, когда Илья появился на пороге кухни с измятыми документами. Листов было немного, но все – очень важные. И их предстояло привести в надлежащий вид. Положив бумаги чуть в сторону, он начал разглаживать первый документ.
Май пристроилась с другой стороны стола.
«В зрительном зале», как решил про себя Илья.
Она неспешно пила чай с хрустящими печеньями и внимательно наблюдала за работой утюга.
Илья старательно игнорировал веселые взгляды жены, которая от души забавлялась ситуацией, и аккуратно разглаживал травмированный лист.
– Очки жалко. И бумаги жалко. Верхний угол прогладь получше, мой неукр-р-р-ротимый Лев.
В то, что ей жалко очки, он почти верил – Май питала какую-то необъяснимую слабость к ним, но вот по поводу помятых документов сожалений не имелось точно – чтобы понять это, достаточно было взглянуть в ее довольные смеющиеся глаза.
Сидит и дразнится! Прямо-таки доводит, испытывает терпение.