– Неужели я выгляжу такой печальной? – спросила она.
Во взгляде женщины, изображенной на картине, не было ни тени уверенности в себе и в своей неотразимости, присущей Олимпии. Ни о какой чувственности или кокетстве не могло быть и речи. Хоуп выглядела растерянной, одинокой и испуганной. И очень-очень печальной.
Некоторое время Гаэль задумчиво смотрел на нее.
– Да, чаще всего ты действительно очень печальная. Я писал то, что видел. Ничего не приукрашивая и не смягчая. Если ты научишься радоваться жизни, я нарисую еще один твой портрет. С веселым лицом.
Так значит, Гаэль считает ее не слабой и робкой, а очень несчастной.
– Ты хочешь сказать, что узнал за эти несколько дней всю мою подноготную? – насмешливо улыбнувшись, спросила Хоуп.
– Твое лицо можно читать, как открытую книгу. И главная твоя черта – это страх перед внешним миром. Ты боишься обжечься, и потому тебе так и не довелось по-настоящему влюбиться, найти друзей, изменить свою жизнь в лучшую сторону.
Но ведь только Гаэлю удалось догадаться о трагедии Хоуп, ее душевной боли и страшных воспоминаниях. Его глаза пронзали ее словно рентгеновские лучи и видели все. Даже то, о чем она сама порой не знала.
– Ну что ж, поздравляю тебя, Гаэль. Надеюсь, эта картина принесет тебе славу и богатство. Но все это не поможет тебе изменить жизнь к лучшему. Ты считаешь, что я боюсь внешнего мира и прячусь от него. Но разве я влюбилась в картину художника, написанную много лет назад? Разве я встречаю все попытки родных сблизиться со мной холодным равнодушием? А ведь Мисти и Хантер по-настоящему любят тебя. Иначе зачем им было интересоваться твоей жизнью и приглашать тебя к себе даже после того, как твой отец и Мисти развелись? Да, может быть, я живу слишком замкнуто и не умею радоваться жизни. Но ведь и ты ничем не лучше. Сначала ты с головой погрузился в фотографию, потом настал черед живописи. А настоящая жизнь между тем проходила мимо тебя.
Хоуп сразу же пожалела о своих словах и уже собиралась выбежать из студии Гаэля. Но тут же представила, как бежит по мраморному холлу босиком, в одном белом халатике, а швейцар удивленно смотрит ей вслед. Она быстро переоделась и стала бросать свои вещи в большую сумку.
Покончив с вещами, Хоуп направилась к лифту. Студия Гаэля напоминала пещеру. Картины, висящие тут и там, на кирпичных стенах. Практически полное отсутствие мебели. Как ни странно, это неуютное жилище за одиннадцать дней успело стать для Хоуп настоящим домом. Особенно это касалось спальни в бельэтаже. Она остановилась и еще раз с сожалением окинула взглядом студию. Ей вдруг ужасно захотелось остаться здесь навсегда. Но она понимала, что в этом нет никакого смысла.