– Я на минуту. Хочу тебе кое-что отдать, – неловкость нарастала, и Макс это чувствовал.
– Ты мне ничего не должен и мне от тебя ничего не надо, – отрезала я.
– Позволь мне войти, – попросил он. – Я же не кусаюсь.
Я поняла, что он не отстанет, отступила вглубь комнаты, прислонилась к стене и скрестила руки на груди.
– Чего тебе? Не тяни.
– Ты хотела сердце, помнишь? Вот – это сердце для тебя. Я сделал его. Сам. Оно керамическое. Если захочешь, можешь разбить.
Он протянул мне сверток. В этом было что-то трогательное. Все-таки мужчины сродни детям. Я не смогла шваркнуть сверток об пол, хотя и очень хотелось. И мне стало просто любопытно.
– Ладно, потом посмотрю, что ты сваял. Но это ничего не меняет.
Макс слабо улыбнулся. Но я пресекла все его пустые надежды на корню:
– Не меняет, я сказала. Отдал, а теперь иди.
– Оно стучит, – сказал Макс. – Если его потрясти.
Детский сад, честное слово! Я поняла, что уже не так сильно злюсь на него. Неужели меня так просто разжалобить? Нет, нет и еще раз нет!
– Знаешь, Макс, а ты поступил благородно. Когда не воспользовался моей глупостью. А ведь мог. Прямо как Евгений Онегин. «В тот страшный час Вы поступили благородно…» Можешь собой гордиться. Хоть тут меня не обманул.
Я выдержала пронзительный взгляд Макса, шагнула к двери и распахнула ее. Он все понял.
– До свидания, Аня, – тихо сказал он, глядя мне в глаза с отчаянной надеждой.
– Прощай, Макс, – твердо ответила ему.
Дверь со стуком захлопнулась, громко лязгнул замок, и тишина оглушила меня. Словно попала в безвоздушное пространство, где нет звуков. Я прислонилась спиной к прохладной крашеной двери. Хотелось кричать от боли и обиды.
Меня раздирали противоречия. Путь Макс вернется. Немедленно! И просит прощения снова и снова. Нет, пусть проваливает куда подальше. Почему он не обнял меня, не попытался поцеловать?
Я ему что, совсем не нужна? Он не будет добиваться меня? Ведь я знаю точно, что нравлюсь ему. Если этот гад прикоснется ко мне когда-нибудь, я его пришибу! Хоть его же дурацким подарком! Остановить Макса? Позвать? Ни за что! Пропади он пропадом со своими извинениями!
Может, зря я с ним так? Нет, не зря. На меня спорили, как на вещь, а это простить нельзя.
Села на кровать и сердито разорвала оберточную бумагу. Из нее на пол высыпались сушеные лепестки турецкой розы. Сладко запахло летом и знойным югом.
Нечто бесформенное кирпичного цвета с надписью. Видимо, учился у Дарины или ее абстракционистов. На сердце это походило мало, скорее, на печень.
Надпись гласила: «Мое сердце для Ани». Он что, издевается? Очевидно, нет. Заметно, что делал и очень старался – цветная глазурь, орнамент. Хотя в целом получилось криво. Я невольно улыбнулась. Потрясла этот арт-объект. И правда, внутри что-то гремит. Макс-креативщик. Кто бы мог подумать?