Я уже его не слушал, но, должен признаться, одно меня в этой болтовне очень позабавило: я представил себе, как Лоранс подходит к окошечку и просит у банковского служащего наличность, а тот ей без моей подписи отказывает, – такая картина мне показалась, уж не знаю почему, прямо-таки идиллической.
Наконец тесть громогласно позвал Лоранс, но это было излишним: она ждала за дверью. Отец и дочь чуть-чуть повздорили, и мы отправились прямо в банк. Там мне пришлось поставить тысячу подписей, но точно на тех же бумагах, что и Лоранс (это в некоторой степени меня успокаивало), я расписывался шутя, Лоранс – дуясь. Эти банкиры – непревзойденные мастера церемониала, тонкие знатоки ранжира, и я позабавился, наблюдая их нравы.
Я позабавился, но смеяться-то было не над чем.
В банк мы вошли в пять часов, а покинули его довольно поздно, хотя мне казалось, что в подобных заведениях свято блюдут режим работы. На бульвар Распай вернулись почти что в восемь. По дороге домой Лоранс не проронила ни слова; впрочем, она уже давно молчала, с самого нашего прихода в банк, – и если воображение ей рисовало те же картинки, что и мне, то я слишком хорошо ее понимаю.
Маленький спектакль под названием "Лоранс, отвергнутая кассиром разыгрывался и дальше в моем мозгу: вот она приезжает в банк, на ней костюм-Шанель (безумие, но из моды не выходит никогда); раздраженно толкнув дверь, входит и направляется прямо к «своему» клерку. У Лоранс, как и у многих людей ее круга, имелись «свой» клерк, «свой» парикмахер, «своя» маникюрша, «свой» нотариус, «свой» дантист... Мало кто ускользал от их безумной, тайной тяги к обладанию – таксисты, например, или официанты, – я перед такими преклонялся. (А под моими знаменами, признаюсь, никто и не стоял: «моего» портного выбрала мне Лоранс; хозяин «Льон де Бельфор» по-настоящему царил в своем кафе; дантист, которого я посетил дважды за семь лет, лечил в основном Лоранс – и так далее, и тому подобное – вплоть до консьержки, я звал ее просто консьержкой, а мог бы, разумеется, окрестить «нашей», если бы и тут Лоранс не говорила безапелляционно – «моя».) Когда же ей приходилось делиться одним из своих рабов с какой-нибудь подругой, то для обеих «мой» парикмахер или «мой» обувщик превращались просто в месье Юло и месье Перрена, – по правде говоря, подобные почти королевские замашки понять легко: привычка – одна из худших и наиболее подспудных форм собственности; во всяком случае, так сложилось у Лоранс.
И вот я представляю: Лоранс входит в своем костюме шанель в банк; но обыкновению, решительно шагает к своему клерку и говорит ему: «Как поживаете, месье Барра? Пожалуйста, мне нужны наличные, я очень тороплюсь». Есть такие места или профессии, вокруг которых неизменно возникает атмосфера цейтнота (в банках, например, в салонах красоты, в гаражах, не говоря уже о супермаркетах, где все делается прямо-таки на бегу). «Конечно, мадам, – отвечает клерк Барра; я видел его однажды: бледный, довольно крупный мужчина в очках, гладко выбритый, с лукаво-двусмысленным выражением лица. – Конечно, мадемуазель Шат... простите... мадам Ферзак... – поправляется он, поддавшись стремительному напору Лоранс, из-за которого чуть было не назвал ее девичьим именем. – Вам какими купюрами?» «По пятьсот франков».