– А откуда ты знаешь, что он писатель?
– Следи за ним, когда подходит к окну. Прочесть бы его внутренний текст.
– Я только понял, что он к кому-то обращается.
– А то ты не знаешь, к кому. У людей это называется «молитва».
– Мольба?
– Нет, мольба отчаянней и прагматичней. Но корень один.
– Да, корень у всего один.
– Корень слова. Разве ты не помнишь того ученика Гаспарова, который проговаривал наброски труда о морфемах?
– А, точно. А все-таки что этот, как ты говоришь, писатель, говорил в эту ночь?
– Вот что я разобрал. Короткое, кашляющее «Дарт» – возможно, это топоним, но моих знаний географии недостаточно, чтобы это уточнить. Еще «рынок», «мусор», «курить» – вот такое довольно отчетливо.
– Он к тебе прикоснулся. Ты вошел с ним в контакт. А я никак не могу.
– Это было мимолетно. Он у нас новичок. Подожди еще.
– А бывает, что у него голос как будто не его, совсем другой, такой тревожночаячий. Как будто зовет кого-то: «Инга! Инга!» Ты знаешь, кто это?
– Ребята, нельзя ли потише?
– Простите.
Пауза.
– Выдвинись немного. Я буду очень тихо. Потом все поймем. Надо просто ждать. Самая лучшая стратегия. Так поступают камни. Честно говоря, мне казалось, что не «инга», а «книга».
– Ага. Буду едва слышно. Так? Ночью он наиболее уязвим. Днем он все контролирует: жесты, рот.
– И правильно делает.
– Ты заразился гуманизмом от них. Это мешает работе.
– Может быть, ты прав. Со мной что-то происходит. Я действительно начинаю понимать его. Вчера мне показалось, что он сказал: «Может быть, единственное, что на самом деле существует, – это свет». И это не разжимая рта!
– Ты только что это сам придумал.
– Нет!
– Тише.
– А что, если кирпичи смыслопроводны?
– Что и требовалось доказать. Ты, но не я.
– Просто думай, как прах. Ведь мы он и есть.
– Веселенькое дело! Есть разница: простой или обожженный.
– Это твой снобизм в тебе говорит.
– Не боги кирпичи обжигают.
– Ты даже шутишь, как люди.
– Подожди. Там какой-то звук.
– Просыпается. Тсс! Стоим, как ни в чем не бывало.
– Стоим.
(Из угла еле слышно доносится: «Дарт! Дарт!»)