За что нам досталась такое, а? Почему именно нам? Кто же проклял целую заводскую партию? Почему у нас не было выбора?
Смотреть на человеческую тоску тяжело, а ведь я привыкла. Какая бессмысленная жизнь, какая дурацкая работа – расчерчивать воздух. Узники сменяются редко. Безвыходность их положения подчеркивает монолитную тщету моего существования.
Так было до сегодняшнего дня.
Но сегодня утром произошло нечто из ряда вон выходящее. В меня вцепилась птица (нас не учили разбираться в них – раньше я видела таких издалека). Человек очнулся от забытья и бросился к окну. Он распахнул створку – птица изогнула шею, рассматривая его лицо – и дотронулся до края крыла дрожащим пальцем, подушечка прошла в ячейку. В размере ячейки появился смысл: чтобы человек мог погладить птицу кончиком пальца. Это был странный контакт.
Языка птиц я не знаю. Человек плакал и гладил птицу. Потом она попыталась подцепить клювом бумажный обёртыш лапки. У нее не получалось. Наконец она догадалась сложить вместе изъеденные болью пальцы (впереди их оставалось только два), и человек осторожно помог ей просунуть лапу сквозь мои перекрестья. Этого оказалось достаточно, чтобы подцепить нитку, размотать ее и вытянуть бумажку. В нее оказалась вложена крошечная палочка, похожая на обломок карандашного грифеля. Птица висела на одной лапе, не вырываясь. Она терпеливо ждала, когда можно будет схватиться за меня обеими.
Человек долго смотрел в бумажку, разрисованную черточками – такие я видела в огромной тетради, принадлежавшей сторожу заводского склада. Потом птица постучала по мне клювом и, еще крепче вцепившись, тихо загорлила. Она что-то пыталась сказать человеку, и, кажется, он понял. Оторвав край бумажки, он положил его на ладонь (остальное смяв в комочек и вставив в маленькую выемку между кирпичами), поводил по ошмётку грифелем, оставляя следы. Затем перегрыз пополам белую нитку, одним куском обмотал грифель и сунул в карман, другим принялся обвязывать птичью лапку, обернутую бумажным обрывком, – выходило кое-как, пальцы человека сгибались плохо. Лоб его покрыла испарина, запястья обнажились, и на них стали заметны коричневые выпуклости, похожие на почки деревьев; вдруг две из них лопнули, показались свертки листьев, тут же пошедшие в рост. Птица, склонив голову, смотрела внимательно на то, как прорастают руки человека. С трудом справившись с непослушными пальцами, он помог птице вытащить лапку сквозь ячейку. Из кармана казенной робы достал хлебную крошку, сказал тихо: «Я буду ждать тебя», – и птица, слабо ткнувшись в сложенные вместе подушечки, издала несколько горловых звуков и сорвалась в небо.