— Мама, хватит допрашивать. Дай нам лучше поесть.
— И верно, детки, заговорилась я от радости. Сейчас, сейчас.
Мать вышла в сени и вскоре вернулась с графином в руках.
— Попробуйте настоечки,— сказала она.
Потом достала из печи чугунок с драниками, вывернула их в миску и поставила на стол:
— Кушайте, детки.
Валя ела молча. После завтрака, преодолевая смущение, обратилась к тетке Марии:
— Уговорите Володю не ходить в Слободу. Это очень опасно.
— А зачем ему туда идти?
— Хочет Зининого мужа убить.
— Зачем он тебе, сынок, разрази его гром...
Володя не стал объяснять зачем, заговорил о другом:
— Чуть не забыл, мама. Передай людям, что скоро к вам приедут за хлебом гитлеровцы и те, кто повезет зерно на станцию, назад не вернутся. Отбирать будут молодых, здоровых. Нужно поставить наблюдателей, и как только заметят немцев, пускай все бегут в болото.
— Хорошо, сынок, я предупрежу,
— А теперь нам пора.
— Провожу вас.
На улице было многолюдно: кто нес воду, кто куда-то спешил, а кто просто стоял у ворот своего дома. Володя заметил, что, прежде чем поздороваться, все с удивлением смотрят на него. «И сюда дошли мерзкие слухи обо мне,— подумал он.— Наверное, Зине было бы легче, если б меня не было».
Как быстро во время войны может меняться положение человека! Еще вчера Бойкача вели по огородам с поднятыми руками, а сегодня он открыто идет с матерью, с подругой-партизанкой, и только попробуй тронь его кто-нибудь! Сила человека не в верном автомате за плечом, а в целеустремленности, убежденности в своей правоте. Сегодня Володя психологически другой, он ничего не боится и все равно пойдет в Слободу, чтобы рассчитаться с предателем Копыцким.
Мать проводила сына и девушку до полевой дороги и остановилась.
— Смотрите, дети, берегите себя.
Она поцеловала Володю и, к его удивлению, Валю. Впервые в жизни увидел он такое отношение самого родного человека к его подруге. Или мама считала его уже взрослым, или девушка ей понравилась. Ведь раньше, когда речь заходила о девчатах, она тут же старалась переменить тему. Только измена Зины больно задела материнское самолюбие. А с Валей она все время была приветлива.
— Мама первую девушку поцеловала, тебя,— сказал Володя, когда они отошли подальше.
— А ты? — улыбнулась Валя.
— Я?.. — хлопец оглянулся,— Она все еще смотрит на нас.
Последние дни лета были тихие и теплые. Однако быстрокрылые стрижи уже стаями носились в воздухе, будто тренируясь перед отлетом. Загудел паровоз на слободской станции, донеслось эхо пулеметной очереди из-под Жлобина. В Слободе, как и в окрестных деревнях, было тихо.