Когда Нолсберги снова остались одни, повисла тишина. Мейси не была готова к таким признаниям, да и вообще к тому, что отец проявит хоть толику уважения к тому, что она делала.
– Если ты уважаешь… мой выбор, – неуверенно начала Мейси, – то зачем говоришь про игру в протест?
– Я уважаю твою настойчивость, – поправил ее отец. Он так и не притронулся к своему кофе. – Но твоя навязчивая идея рисовать картинки…
– Это не навязчивая идея, – чуть резче, чем планировала, ответила Мейси. – Это то, что я люблю, что делает меня счастливой.
– Счастливой… Послушай, Маргарет. Тебе кажется, что мы с мамой ничего не понимаем, но дело в том, что мы – как родители – видим свою версию счастья. То, что для тебя еще впереди, мы уже прошли. Мы знаем такие подводные камни, о которых ты даже не подозреваешь – и, надеюсь, никогда не узнаешь. Для нас важно то, чтобы ты была в порядке, потому что мы не сможем быть рядом все время. И счастье… Пойми, очень сложно быть счастливым, когда тебе нечего есть, негде жить, когда ты не можешь помочь тем, кого любишь, или ты работаешь по двадцать часов в сутки, – тут уж просто некогда смаковать счастье. Это убивает любую любовь – и к людям, и к делу. Поэтому мы учили тебя быть настойчивой, целеустремленной. И хорошее образование в востребованной сфере – это возможность получить хорошую работу. Ту, что поможет избежать всего того, о чем я говорил. И заниматься тем, что любишь – иногда, в свободное время, но все же.
– Ты не понимаешь, папа…
– Не понимаю, Маргарет, ты права. Но ты наш единственный ребенок – у нас не было пробных вариантов. И курса в университете по воспитанию детей – тоже. Я прохожу это впервые – вместе с тобой, и, что бы кто ни говорил, между родителями и детьми всегда будет огромная пропасть. Разный возраст, желания, понимание жизни.
Мейси молчала. Впервые, наверное, ее отец признал то, что он в чем-то не прав. И это не столько радовало, сколько пугало. Что же творилось в его голове, в его душе, если он был готов сказать такое?
– Я уже понял, что не смогу переубедить тебя. И это мой самый большой страх: вдруг ты сейчас совершаешь ошибку, а я не могу тебя уберечь?
– Нельзя никого уберечь, пап. Если это ошибка – ладно. Это будет моя ошибка, урок мне, не знаю. Но я не могу не попробовать. Потому что… Если это не ошибка, пап? Если все получится, если я смогу? Я же никогда не узнаю, если сейчас не сделаю. Не прощу себе. Потом, когда у меня будут свои дети, я буду оглядываться назад и жалеть. Я не хочу так. Не хочу жалеть о шансах, которые я упустила из страха неудачи, понимаешь? Не потому что я не могла физически, не потому что обстоятельства были сильнее меня, а потому что я просто сдрейфила, выбрала что-то более прозаичное, зато спокойное и проверенное.