– Какао, – пояснил он.
Я покачал головой.
– Говорят, это золотая пыль.
– Кто-то принес мне банку. Оно поможет вам заснуть.
На подоконнике стоял кувшин с ледяным молоком. Рафаэль вылил его в один из бронзовых ковшей. Он замер на месте, держась за ручку, но затем взял полотенце, обмотал его вокруг руки и переставил ковш, который уже нагрелся, так как простоял в печи всю ночь. Я улыбнулся, радуясь больше, чем должен был.
– Четыре ложки, – сказал он, кивнув в сторону банки. – В нем уже есть сахар.
Рафаэль поставил свой кофе на стол, и пока напиток остывал, он начал ставить заклепки на кожаном одеянии маркайюк, которое я нашел на чердаке. Все заклепки были золотыми, но разных оттенков и формы: головы пум, листья, желуди. Хотя на столе тикали две лампы, Рафаэль работал медленно.
– Почему вы не сбежите? – спросил я. – Если он обвинит вас в убийстве…
– Он этого не сделает. Он знает, что я никого не убивал.
Снаружи между палатками горело несколько костров, но людей Мартеля нигде не было. Они установили свои палатки в ряд, чтобы закрывать друг друга от ветра. В одной из них горела лампа, в свете которой вырисовывался силуэт читающего мужчины.
Когда я сел за стол, Рафаэль посмотрел на меня так, словно собирался что-то сказать, но промолчал.
– Я забыл про пчел, – наконец признался он. – У нас есть пасека, для воска. Мне нужно вынуть соты, прежде чем мы уйдем. Вы поможете мне?
Я отставил чашку. В глубине души мне казалось, что я не должен оставаться с ним наедине в столь ранний час, когда солнце еще не вышло, раз я до сих пор не был уверен в том, что произошло с Клемом.
– Я ненавижу пчел, – признался Рафаэль, и я поверил ему. Он был слишком жестким и гордым, чтобы врать об этом.
– Сейчас, только надену сюртук.
Он завел механизмы в лампах и дал мне одну, когда я вернулся. Я убрал ее в карман, пока надевал шарф и застегивал пуговицы, но даже через плотную шерсть пыльца сияла. Рафаэль протянул мне свое ружье.
– Если я сделаю что-нибудь, что вам не понравится, пристрелите меня.
Ремень был гораздо старше ружья. Он был таким изношенным, что кожа смягчилась даже на прошитых краях. Я повесил ружье на плечо, и меня охватило странное чувство: спустя столько времени на ребра давил знакомый груз. Старые раны заныли.
Мы вышли во двор, и Рафаэль направился к скале, с которой открывался вид на деревню. Серебряные черепицы блестели в свете ламп. Узкий спуск в камнях вел на маленькую площадку. Места было немного, но оно было заполнено полезными вещами – опиумными маками, увядшими в снегу, травами для готовки, крепким кофейным деревом, посаженным сбоку, чтобы не загораживать проход, и ульем за ним. Рафаэль повесил лампу на стеклянный крючок в скале. Пчелы сонно ползали в улье. Казалось, они слились в один большой комок. Насекомые зашевелились, увидев свет.