Только осень к концу подходит, а парнишка из старой гимнастёрки аж наружу прёт, плечами строчку рвёт, бицепсами рукава распирает. Всё из — за его атлетической гимнастики с каменюками тяжеленными, да ещё эти утренние пробежки вдоль холма— носится голый по пояс, как ошпаренный. По ночам уж заморозки, и снежок с неба срывается, а казак торс из ведра водой обливает, будто жаркий июль на дворе. Вымахал в рост на добрую ладонь! Да ещё над писарем теперь насмехается, что труженик канцелярского стола объём ягодиц накачал, и «мышцы пресса» у него тоже гимнастёрку распирают… на животе. Обидно Сёме такое слышать, но без встреч со странным казачком жизнь уже казалась пресной— скучно без мечты жить. А славный парнишка о храбрых индейцах расскажет, о чудных изобретениях фантазёров заморских поведает— будто живой водой напоит! Вон, даже батюшка Онуфрий к нему зачастил, зовёт молитву перед строем зачитать. У Алексея дивно хорошо выходит, словно в храме в церковном хоре поёт. И не важно, заутреннюю ли читает или по убиенным солдатушкам отходную молитву, — благодатью души человеческие наполняются, ажно воспарить хочется!
Алексей не забывал и про идею похулиганить в Америке, бледнолицых бесов погонять. Почти каждый день по паре часов занимался с поручиком Ширковым изучением испанского языка, используя французский самоучитель. Поэтому помимо испанских слов, западали Алексею в память и французские словечки. Молодой поручик не отказывал казаку, даже сам был рад полезному времяпрепровождению. Другие офицеры, от скуки и осенней хандры, водкой спасались да по очереди таскали книжки с библиотеки Алексея, а Ширков заразился от казака мечтой побывать в Новом Свете. Ещё поручик баловался с кинокамерой и через Семёна достал подержанный фотоаппарат. Тут уж компанию ему составлял полковой писарь, запёршись в блиндаже, алхимики на пару колдовали в красном свете фонаря.
В соседних ротах завидовали интересной жизни в окопах левого фланга батальона. Даже вражеские пушки ту сторону реже обстреливали, будто боялись растревожить опасное гнездо. Хотя это был самый слабый участок линии обороны— узкая полоса равнины, зажатая между высоким холмом и топким заболоченным лесом.
— Николай Васильевич, вчера рогатые каски из австрийских окопов выглядывали, — уже уходя из командирского блиндажа, завершив занятия по испанскому языку, обернулся к поручику Алексей.
— Не бойся, казак, то не черти были, — рассмеялся Ширков. — К австриякам на подмогу немецкий полк перебросили. Во Франции наступление сорвалось, решили на рубежах Руси крепость обороны испробовать.