— Чо шумишь зря, дядька. Напускная красота на войне ни к чему, — ошарашил штабную крысу чернявый басурманин, последней фразой процитировав старого наставника.
Мелкопоместный дворянчик чуть не задохнулся от гнева: на стянутой тугим воротником кителя худосочной шейке вздулись вены, бледное надменное лицо побагровело, глаза вылезли из орбит, как у рака варёного.
— Я штабс — капитан Хаусхофер! Изволь, солдатское быдло, обращаться к старшему офицерскому чину по уставу!
Дворянин замахнулся отхлестать хама сложенными перчатками по щекам, но в страхе замер. Зрачки басурманина, как два чёрных револьверных дула уставились в холёную усатую морду офицерика. Волной смертельного могильного холода повеяло от застывшего истуканом странного казачка.
Есаул подшагнул ближе и громким шёпотом подсказал неопытному казачку уставное обращение:
— Ваше благородие…
— Я, Вашбродь, не на парад прибыл, — Алексей вспомнил, как на станции солдаты сокращали обращение к своим командирам. — Ты меня, Вашбродь, в разведку пошли, там и поглядишь, каков из меня боец.
Есаул горестно закатил глаза и, шумно выдохнув, строевым шагом встал между взбешённым офицером и рядовым, загородив глупого пацана спиной:
— Ваше благородие, господин штабс — капитан, вы молодого казачка строго не журите, он ещё к воинской субординации не приучен. Но веры православной, а за царя и отечество не пожалеет живота своего. Он у нас конопасом только по списку числится, а так — лучший пластун.
— Лучший пластун, говоришь, — с трудом совладав с внезапно накатившей волной страха, задумал штабс — капитан пакость. — Тогда добавь басурманину опытного напарника и отправь, как стемнеет, в разведку. По фронту у нас: справа холм с дотами, слева лес заболоченный. Между ними узкая степная полоса. Пусть пара пластунов конно подскачет ближе, лошадей оставит в кустарнике, а дальше уж километр на пузе по чистому полю проползёт, разведает подходы к окопам. Нет ли проволочных заграждений и рвов? Сколько пехоты в окопах? Через день, вашему эскадрону там оборону австрияк прорывать.
— Степана Фролова с мальчишкой пошлю, — доложил есаул. — Опытный казак, в Японскую заслужил солдатского Георгия. Всё высмотрят, Ваше благородие, и к утру доложат.
— Не оплошай, басурманин, — искоса зыркнув глазками, злорадно усмехнулся штабс — капитан. Он знал, что накануне в той злосчастной полосе напоролось на засаду отделение разведчиков из пехоты, только один раненый уполз через болото, остальные все там полегли. Но этими сведениями офицерик с казачками делиться не собирался. Пусть покажут удаль молодецкую, пластуны хвалёные.