— Да. Вы будете знать. Ну и мы — тоже. Но и за будущее некоторые будут отвечать в настоящем. Мы не допустим, чтобы они совершили то, что совершат в будущем. И найдем способ этого не допустить. Вплоть до самых жестких. Увы, только так можно будет избежать негативных последствий и ухода нашего государства, а, возможно, и всего человечества, с правильного пути.
— Железной рукой загоним в коммунизм? — усмехнулся Шардин.
— А почему бы и нет? Вы же коммунист, разве нет? — Вронский внимательно посмотрел на майора.
Тот смутился.
— Да, я коммунист, но вот при Сталине…
— Ты, майор, при Сталине был сопливым пацаном, — внезапно подал голос Леонов. — А я служил при Сталине, начинал служить, точнее. А потом на Кубе работал. И видел, как там кубинцы революцию делали и как бедно они живут. Бедно, но счастливо. И как мы при Сталине жили. Как воевали. Хрена бы мы Гитлеру хребет сломили, если бы нами Никитка, этот лысожопый руководил. И сейчас вон, чиновники партийные — дачи, квартиры, машины, жены в бриллиантах. А Сталин, когда умер — только шинель, пара сапог, да френч остался. Зато какую страну после себя оставил? Сильную, могучую, которую уважают и боятся. И все эти россказни про сталинские репрессии… Достаточно сравнить количество наших заключенных и, например, в Америке за тот же период. И сравнить количество их населения и нашего. Просто цифры. Без всяких домыслов всяких писак. И совсем другая картина получится. У них и в войну, и после войны во много раз больше сидело людей…
Генерал, обычно спокойный, явно был взвинчен. Видимо, наболело у него, раз эта тема вызвала такое раздражение и агрессию в его тоне.
— Я думаю, Николай Сергеевич хочет сказать, что иезуиты в свое время очень верно сформулировали принцип про цель и средства. И сегодня нам предстоит очень четко дозировать, какие средства позволительны, а какие — нет. Мы — не царь Ирод, и младенцев Вас, товарищ майор, убивать никто не заставит. Тех лиц, которых надо будет, скажем так, нейтрализовать, будут определять после изучения всех, я подчёркиваю — всех обстоятельств и фактов. И нейтрализовать тоже можно по-разному, — голос Вронского был тих и спокоен, он действовал как бы завораживающе.
Но гипнотическому влиянию биоэнергетика снова помешал генерал.
— А если ты, майор, пришел в Комитет в белых перчаточках, то извини — мы тут поставлены не вальсы-бостоны танцевать, а дерьмо убирать. И коли ты белоручка — то тебе надо было в консерваторию поступать, там все во фраках и галстуки-бабочки носят, — голос у генерала все еще был злым.