Мы подошли к ободранному серому «Опелю Корса», и Адриан посмотрел по сторонам.
— Машина Алекс… Алекс, должно быть, уже тут. Пунктуальность всегда в цене.
— Славный парень.
Адриан, взглянув на меня с недоумением, приподнял левую бровь.
— Что такое? — спросила я.
— Нет, ничего. Дай мне камеру, пожалуйста.
Я передала ему то, что лежало в стеганом кофре. Адриан громко рассмеялся:
— Это объективы, детка. Нужен другой кофр.
— О, ладно-ладно. Возьми.
Я оглянулась, рассчитывая найти его ассистента, но не заметила никого, кто показался бы мне подходящим для этой роли. Я копалась в сумке, доставая солнечные очки, и в тот момент, когда я подняла голову, кто-то подпрыгнул за спиной мужа и закрыл ему ладонями глаза. Адриан убрал с лица чужие шаловливые ручонки и, повернувшись, сказал:
— Алекс! Что за шутки!
Я едва не рухнула, осознав, что Алекс — вовсе не двадцатилетний раздолбай, не знакомый с бритвой на шее, в майке с логотипом «Теория Большого взрыва», а очень хорошенькая девушка, не имевшая ничего общего с персонажем, нарисованным моим воображением. Ей лет двадцать, она черноволосая, с изумительной кожей цвета золотистого меда. Одни глаза чего стоили: огромные, темные, обрамленные роскошными густыми ресницами, черными, как и ее волосы, волнистые и очень длинные.
Алекс была одета в черные фирменные джинсы, сидевшие на ней плотнее некуда, с заклепками на поясе, разумеется, чересчур низком, и черную рокерскую футболку «Рамонес» в обтяжку. Я не могла отвести от девушки взгляда. Неужели это та самая особа, которая проводила с моим мужем каждый день больше времени, чем я? Разве позволительно в столь юном возрасте иметь такую грудь? Она была не ассистенткой, а запретным плодом, упавшим с ветки прямо в руки Адриану. До меня доносился аромат ее духов, свежий и волнующий. Черт возьми, я гетеросексуальна, но она могла бы соблазнить и меня.
Слово «страх» и близко не передавало моего состояния. Я почувствовала себя как бычок, которого вот-вот поведут на заклание.
Я взглянула на себя, испытывая смущение, что ревную Адриана чуть ли не к подростку. Мои бедра были явно шире, чем у нее, кожа — не такой гладкой, ресницы — менее густыми, волосы уступали в красоте и блеске. От меня не исходил дивный аромат, и я выставила бы себя на посмешище, попытавшись втиснуться в подобные джинсики. Если честно, на моем умытом лице не было ни следа косметики, волосы я небрежно сколола на затылке, а джинсы и футболка идеально подошли бы для полевых работ. Ничего общего с изысканностью и гламуром. Я смутно припоминала, что прежде не позволяла себе выйти за порог дома, не убедившись, что выгляжу безупречно. И если я сама считала себя неотразимой, меня не заботило, что подумают другие. А теперь… Теперь, получается, все наоборот?