– Что было делать, свет мой Наталья? – подал плечами чернобородый, который уже обрел то почти философское спокойствие, которое обыкновенно бывает свойственно всем русским душегубам после совершения ими крайнего злодеяния и придает их жестоким лицам некое загадочное и непостижимое для иноземцев выражение. – Девка не могла уняться и начала бы болтать… Слышала бы ты, что она тут несла про государя императора! Нам не сносить головы, коли выпустили бы ее вон. Господа благодарить надо, что она сюда прибежала из тиятров этих.
– Все так, – кивнула Наталья Васильевна, – да что с мертвой делать? Куда ее девать? Нешто в сарае зарыть, где поленница? Да ведь собаки учуют…
Скорского передернуло от этой деловитости и полного бездушия женщины, которую он намеревался нынче же заключить в свои объятия.
– Известно, кем была эта девка, – продолжала Наталья Васильевна, – известно, что произошло в театре, и вот она мертва… Мало того – убита! Ты ей так шею свернул, что дитя малое догадается – не грибков она покушала, прежде чем помереть.
– Да что же с того? – равнодушно спросил Сергей. – Убита она здесь, да кто это видел? Кто докажет? Если тело здесь отыщут, то да, прицепиться могут, но нам никак нельзя сие допустить, чтоб нашли. Если труп куда-то по-умному отвезти и подбросить, то под подозрение можно и кого-то иного подвести…
При этом он значительно посмотрел на хозяйку, и та радостно всплеснула руками:
– Да ты умен! И впрямь – дело говоришь! Я уж думала, все пропало, не удалось Асенкову под монастырь подвести, однако ж, если труп к театру подкинуть, можно все же ее в грязи замарать. Отравить не вышло, так хоть скандал учиним. Ах, вот жалость, что не Асенковой ты шею свернул!.. Ладно, что попусту сокрушаться. Оберни эту падаль какой-нито рогожкой да вези к театру.
Больше слушать этого Скорский не мог. Ночью порой ему снились кошмары, но кошмарнее этого ничего видеть и слышать не приходилось ни во сне, ни наяву. Поэтому он поступил так, как поступал, когда его начинал душить кошмар. Ночью он срывался с постели, а сейчас ворвался из сеней в комнату и резко проговорил:
– Я этого не допущу.
У Натальи Васильевны и Сергея стали такие лица, словно теперь уже они оба оказались во власти ужасного кошмара, но не видят средства его прервать.
– Это он! – хрипло выдохнул наконец Сергей. – Тот самый сбитенщик! Это он все с ног на голову в театре перевернул, он помешал Асенкову обвинить! Да я его сейчас… – И он пошел на Скорского, засучивая рукава и простирая к нему руки, на которых еще не остыл смертный пот несчастной Раиски.