Йоса огляделся по сторонам и приступил к делу. Достал из сумки моток желтой ленты для ограждения и закрепил один ее конец вокруг замшелого ствола. Разматывал, сплетал, завязывал, обвивал и шнуровал. Гильберт скептически наблюдал. Этот японец хотя бы узел-то завязать способен или он просто два раза обмотает ленту вокруг ствола? Гильберт и не подумает вмешиваться, пусть молодежь набирается собственного опыта. Лишь когда Йоса пошел дальше, Гильберт одним резким движением проверил ленту, она выдержала.
Они ломились через нехоженый подлесок, спотыкались о корни, проваливались в ямы с палой листвой. Йоса то и дело поднимал какой-нибудь очередной шнур, перегораживавший путь, как будто кто-то беспорядочно, в слепом азарте, дикими зигзагами исчеркал всю местность. Шаг за шагом Йоса разматывал моток своей желтой ленты, особенно осторожно огибая препятствия.
Это для того, объяснил он Гильберту, чтобы найти обратный путь. Без путеводной нити здесь безнадежно заблудишься, несколько дней будешь плутать по лесу, пока не упадешь без сил. Поэтому здесь принято отмечать свой путь на разный манер. Те, что порешительней, таким образом указывают, где можно найти впоследствии их останки. Самые отчаянные никакими лентами не пользуются. А эта желтая лента — для Гильберта, она выведет его из леса. Справочник рекомендует для этого именно желтую ленту, ее лучше всего видно в сумерках.
Йоса попросил Гильберта понести его сумку, чтобы удобнее было разматывать ленту. Гильберт взял его сумку в одну руку, свой портфель — в другую, приспособился, нащупал равновесие, счел идею с пластиковой лентой весьма разумной, куда более разумной, чем хлебные крошки или мелкие камушки, которыми традиционно помечали дорогу в немецкой литературе, согласился признать, что японцы переняли и усвоили античную утонченность путеводной нити Ариадны, пусть даже в итоге это означало, что молодые лузеры в своем безответственном равнодушии замусоривают лес пластиковыми отходами, лес, который показался теперь Гильберту необыкновенно красивым и величественным, совершенно спокойным, слегка туманным и утонченно зеленым на фоне тысячелетних горных пород окаменевшей лавы.
Гильберт углубился в зелень разных оттенков, карабкаясь с двумя сумками через корни и ветки. Зеленый, как в супермаркете. Бледно-зеленый, он же салатовый, гладко-зеленый, как у яблока, густой шпинатно-зеленый, нежно-зеленый, как у фенхеля. Спортивный зеленый, как у зубной пасты, привычная зелень пасхальной травы. Ему хотелось научиться различать в сплошной листве, застилающей глаза, тончайшие нюансы, радоваться им и вспоминать отдельные полутона школьной акварели — желто-зеленые, французские зеленые, — пока ветер смешивал и разделял тона и оттенки в кронах деревьев, делая цвета ускользающими и неопределенными.