— А… ваши…
— Ушли черным ходом.
— Но… э…
— Лови.
Стриж подкинул на ладони серебряную сестрицу и бросил ее трактирщику. Тот привычно потянул монету ко рту, попробовать на зуб, и на мгновенье забыл бояться. Этого мгновенья Стрижу хватило, чтобы одним длинным броском достать его и свернуть потную шею.
— Подавился, какая незадача, — хмыкнул Стриж, пряча сестрицу обратно в кошель.
Тело хозяина заведения отправилось вслед за остальными: очень удобная традиция, делать в трактирах тайный лаз для уборки трупов и бегства от нежелательных гостей. А из погреба за стойкой Стриж достал копченый окорок и бутылку приличного вина. Насвистывая пошлую песенку, он закинул за спину гитару и потяжелевший мешок. Вышел из таверны, плотно прикрыл за собой двери, и, не оборачиваясь, направился на север, прочь из Беральдоса.
Переночевав в деревушке неподалеку от тракта, с рассветом Стриж отправился дальше. До города оставалось четыре лиги, то есть два дня пешего пути.
Чем ближе Стриж подходил к Иверике, тем острее чувствовалось, что здесь неспокойно. То и дело попадались брошенные дома, навстречу брели женщины с детьми и целые семьи: пожитки и малыши на телегах, взрослые и подростки пешком, скотина в поводу. На одинокого менестреля никто не обращал внимания.
«Расслабься, — уговаривал себя Стриж. — До настоящего дела не меньше трех дней. Слушай птичек, любуйся небом, чего тебе еще?»
Но медный привкус, оставшийся от прощания с Павеной, все усиливался. Казалось, за каждым кустом опасность, за пазухой каждого встречного — нож. Тень манила и звала, обещала силу и безнаказанность, ледяную свободу и кое-что еще.
То, что Стриж ощутил, убив разбойников и отправив Ревуна в Ургаш.
Удовлетворение.
Правильность.
Тепло.
Словно Брат улыбнулся ему, руке Своей, и ласково потрепал по волосам.
От этого ощущения было страшно. Потому что хотелось еще. И то, что за пазухой каждого встречного — нож, было отличным поводом, чтобы убить. Снова.
И снова.
Кажется, до Стрижа начало доходить, почему испытания проходят лишь единицы, и чего на самом деле хотел Хисс от своих будущих слуг.
Всего-то чтобы не поддавались искушению всесилия и соблазну смирения перед волей бога, но на самом деле — слабости. Руке Бога не подобает обрезать лишние нити только потому, что это просто и дарит удовлетворение.
«Эх, был бы рядом братишка, хоть было бы с кем поговорить… Может, мне просто примерещилось, и я надумал всякую чушь? Орис бы помог разобраться. Или просто обозвал придурком. Что тоже неплохо».
Скоро полмесяца, как Стриж не видел брата. Впервые они расставались так надолго. От брата мысли его снова возвращались к Павене. Достаточно ли испугались циркачи, чтобы забыть о Мадарисе? Зря он не сказал им, что мятежники делают с женщинами. Но тогда, глядя на Павену, он не мог здраво соображать — боялся. За нее. Слишком хорошо помнил, как Хисс требовал на испытаниях отдать брата, как искушал послушанием божественной воле. И как приходилось ломать себя, чтобы не поддаться. Чтобы сохранить разум. Чтобы помнить: брат — важнее всего. Даже воли Хисса.