Господи, как же она устала гадать, не слишком ли бурно на все реагирует. И почему так происходит — из-за гормонов или во всем виноват Леонардо, избегавший ее.
Слезы, которые она так долго сдерживала, потекли по ее щекам. Она чувствовала боль в сердце от всех этих догадок. Со дня похорон Сильвио Брунетти прошло уже три недели, и она была на грани срыва.
Сначала она не хотела сразу рассказывать ему о своей беременности. Но, обняв его, чувствуя, как болит ее тело от его неистовых любовных ласк, как трепещет сердце, отчаянно нуждающееся в опоре, она не сдержалась. И он ответил так, как она ожидала и надеялась.
Он целовал ее с такой нежностью, что у нее разрывалось сердце, задавал так много вопросов, так долго говорил с ней о будущем, что в ее сердце зародилась надежда, что все получится.
Но на следующий день, едва поздоровавшись, он уехал в очередную поездку.
Она дала Лео время подумать. Она поддерживала его всем сердцем, когда он был так зол, обижен и опечален. Все, чего она хотела, — это убежать в свою прежнюю стерильную и безопасную жизнь, где границы не были размыты и он был неподвижной скалой в ее бурной жизни, ее безопасной гаванью, когда вокруг бушевал шторм.
Но теперь он был скалистым выступом, разбившись о который она сама могла потерпеть крушение.
Она нисколько не возражала, что после эмоционального всплеска, после того, как он открыто отверг ее предложение поговорить, он захотел секса. Она не была против, ей это тоже было нужно. Ей необходимо было почувствовать себя ближе к нему после того, как он дал ей понять, что боль, идущая из детства, разрывает его на части, и секс был единственным способом, которым он мог позволить ей утешить его. Ей жизненно необходимо было быть уверенной, что за всей этой болью, за этими нападками он все еще был тем Лео, которому она доверяла больше, чем любому другому мужчине.
Если он хотел использовать ее тело как средство против опустошающего горя, она была более чем счастлива быть использованной.
Потому что он очень много значил для нее. Потому что она видела их отношения именно такими — держать друг друга в объятиях и помогать преодолевать все худшее, что уготовила им жизнь, чтобы это была настоящая семья, о которой она всегда мечтала.
Но после той ночи, из-за ее импульсивного признания, произнесенного шепотом в темноте рассвета, все пошло не так.
Из той ночи они не вышли целыми и невредимыми. Что-то было сломано. Реальность изменилась. По крайней мере, для нее.
Их любовные ласки теперь были более глубокими, иногда страстными, иногда его нежность вызывала слезы на ее глазах, и все же трещина между ними, казалось, становилась все шире, разрастаясь до почти непреодолимой. Если она надеялась, что, отдаваясь ему в момент его боли, все исправит, то потерпела фиаско.