В следующее мгновенье загремели инструментальные куски из «Иисуса Христа Суперстар», полня комнату ритмическим грохотом. Незадёрнутые гардины пропускали синюю вкрадчивость сумерек, а подсветка аквариума ещё пуще нагоняла теней. Вуалехвост изумлённо таращился на нас из-за стекла, помахивая огнистыми плакучими плавниками.
– У-у, рыбон! – дразнился на него Динавицер, исполняя ритуальный танец кроманьонцев.
Я хотел отсидеться, но не тут-то было – близняшки ухватились за меня и потащили в общий круг.
– Нечего, нечего! – заявила Маша, перекрикивая громы инструментов.
– Не отрывайся от коллектива! – рассмеялась Светлана. – Вельми понеже!
Она выплясывала с особенным удовольствием: познав скорбный удел калеки, Света ценила саму способность двигаться и танцевала самозабвенно, словно навёрстывая упущенное за жуткие месяцы паралича. Покачиваясь под музыку, она гибко приседала и сразу же вытягивалась стрункой, крылато взмахивая руками.
– Повтори! – крикнул я.
Светлана догадалась, о чём я, рассмеялась и повторила для меня, словно в приватном танце – «Кампари» раззадорил всех. Моя Настёна тоже была в ударе – раскрасневшаяся, она извивалась на тему сальсы, крутилась, быстрыми пассами поднимая руки, а сияющие глаза смеялись победоносно и торжествующе.
Двигаясь по сложной траектории, я подкрался и приобнял её.
– Нельзя быть такой хорошенькой! – сказал с деланой строгостью. – Гоша уже зачах!
– Ничего, ему полезно! – хихикнула Настя. – Так ты на Изю глянь!
Я глянул. Рядом с изящной Алей Изя выглядел неуклюже и смешно, совершая нелепые па, но нисколько не комплексовал, веселя подругу своими ужимками.
В коротких отливах ритмического громыханья доносился хрипловатый мальчишеский басок: «Маша-а! Света? А где Маша?», и восторженный вопль, и грудной Ритин альт: «Товарищи гости! Есть морс! Холодный!», и раздавался нежный, переливчатый смех Инки и её голосок: «Я танцую, следовательно, существую!».
И вдруг колонки оборвали рок-оперу, окатывая разгорячённые тела тишиной, как душем.
– Что? – вырвалось у Инны. – А, «Эмманюэль»… Мишечка!
Девушка скользнула ко мне, приникла с ходу, складывая гладкие ручки на моей шее. Я почувствовал, как Хорошистка улыбается, и прижал к себе потуже, словно боясь – вдруг уведут. Хотя раздвоенность всё ещё мерцала в сознании – чёрной щелью, из которой дуло, отбирая малые крохи тепла.
– А я на всё лето пропаду… – прошептала Инна, слегка задыхаясь, отчего слова её звучали интимно и волнующе. – Мы всей семьёй… Сначала в Карелию, а потом на Чёрное море!
– С юга на север и обратно! – подхватил я, изображая чёрную зависть.