Фыркнув, я пихнул сестрёнку в бок:
– Насть, может, тебе после школы в электронщики двинуть? А?
– Да куда мне… – затянула Настя с сомнением.
– А чего? По математике и физике у тебя пятёрки. Было бы желание! Если что, мы с папой тебя подтянем.
– Ладно, – серьёзно кивнула сестрёнка, – я подумаю.
Тут из толпы «старосят» вынырнул отец, всклокоченный, как все, и посмотрел на меня – виновато и растерянно.
– Мишка, прямо не знаю! – заговорил он, кряхтя от смущения. – Тут такие шикарные проблемки… Я просто должен в них закопаться!
– Закапывайся, пап, закапывайся! – рассмеялся я. – У тебя же отпуск, вот и отдыхай!
– А вы?
Тут нас прикрыл Револий Михайлович.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил он отца, – детей я к нам на дачу отвезу. Там и повара свои, и лес, и речка! Миша знает.
– Всё будет в лучшем виде, пап, – сказал я. – Помнишь? «Понедельник начинается в субботу, а август на этот раз начнётся в июле!»
Пятница, 4 июля 1975 года, ночь
Великобритания, Лондон, Хитроу
Вакарчук блаженствовал. Выспаться накануне не удалось, но он не в претензии – маленькое счастье распирало его. Бесхитростный восторг провинциала, впервые гостящего в столице.
За какие-то сутки Степан увидел больше, чем за всю свою жизнь. Он наслаждался боем часов с Биг-Бена. Упоённым взглядом провожал красные двухэтажные автобусы. Совершенно терял голову в универмаге «Селфриджес» на Оксфорд-стрит, а потом, на излёте ночи, со всех сил таращил глаза, глядя за окна автобуса № 9[66], когда тот проезжал Пиккадилли.
Даже в аэропорту Лондон не отпускал – зарево огромного мегаполиса дрожало, затмевая половину небосклона. На площади гудели и сигналили сотни юрких машин и неуклюжих «даблдеккеров», огни реклам стекали с их лакированных крыш на стёкла и капоты. В суматоху вплетались разноязыкие крики, обрывки музыки угнетали сознание невообразимой мешаниной, и всё перекрывал вой и тяжкий гул мощных авиамоторов…
Оглянувшись на Максима, агент «Вендиго» улыбнулся – «Миха» тихонько дрых на диванчике, и ропот огромного зала ожидания нисколько не мешал ему.
Забавно… Вакарчуку никогда даже в голову не приходило равнять себя с кем-то из ближних, но именно теперь он, «предатель родины», ощутил некую трепетную связь с Вальцевым. Здесь, за границей, на пугающей и влекущей чужбине, их осталось только двое.
Вздохнув от избытка чувств, Степан поднялся и прошёл ближе к прозрачной стене. Там выруливала маленькая белая «Каравелла» с синей прописью «Эр Франс». Приземистый жёлтый тягач вёл на поводу старенькую, но симпатичную «Комету». А ближе всего поднимал гигантский хвост «Боинг‐747» с синим глобусом «Пан-Ам» на киле.