А вот и настоящий секретик… Среди невинных вопросов о любимом певце, цвете, имени и прочем, и прочем, и прочем затесался главный: «Твоя любимая девушка (подруга)?»
Коварно улыбнувшись, я написал: «Инна (Рита)».
Ага, философия пошла! «Что такое любовь?»
Я задумался. Так уж выходит, что на простейшие с виду вопросы трудно найти ответы. Вот как сформулировать чёткую дефиницию слова «душа»? Все знают, что это такое, а дать определение не получается.
Мудрить не стал, написал, как понимаю: «Когда незнакомая девушка становится для тебя единственной, родной и близкой; когда ты хочешь быть с нею одной; когда ты скучаешь без неё, тревожишься за неё, а забота о ней наполняет твою жизнь смыслом – это любовь».
«Какой должна быть дружба?» – вопрос записан зелёной пастой. Я начеркал чёрной: «Дружба бывает лишь между равными. Если сильный дружит со слабым – это покровительство».
«Зачем люди целуются?» Пишу: «Чтобы получить и доставить удовольствие, выразив при этом свою радость, благодарность или нежность». Как-то назидательно вышло… Но верно же…
…Полчаса я провозился точно. Дописав последний ответ, снова пролистал тетрадь, и она открылась на странице с двумя наклеенными фотографиями – цветным снимком «Поляроида», запечатлевшим смеющегося Инкиного отца в компании пингвинов Адели, и чёрно-белым фото, на котором был изображён я в целинке у костра.
Слабо улыбаясь, подумал, что не стану выяснять, кто у меня спёр фотку для «откровенника», – и бережно сунул тетрадь в сумку.
⁂
То и дело ловлю себя на мысли, что реже стал обдумывать настоящее, переживать и тревожиться за будущее. Эти стариковские привычки отмирали во мне, как ненужные рудименты, уступая юной живости и страстному желанию всё изведать, всё успеть, ощутить и прочувствовать!
Пенсионерская личность-окаменелость мягчела под буйным напором тайных соков, что бурлили в несовершеннолетнем теле. Пережитые опасности добавляли опыта, а причинённые смерти делали жёстче взгляд, твёрже – линию губ. Как будто взрослел заново, по второму разу.
Вот и в это ясное сентябрьское утро я шагал в школу, не боясь. Держал за руку Настю и думал исключительно о приятном. О девушках, например. Как говаривал «радиооптикь» Шарль Моллар: «Я очень люблю девушки».
– Так… Ты на меня не очень сердишься? – покосилась сестрёнка. – Мне просто хотелось братиком похвастаться, вот я и рассказала всё Ритке…
– Не очень, – улыбнулся я, оглядывая это длинноногое создание. Белые гольфики, белый фартучек, белые бантики. Настя перешла в восьмой, а я – в десятый. Позади год, даже чуть больше. Ровно столько я пробыл, прожил в милых моему сердцу семидесятых, и это житьё-бытьё мне безумно нравилось.