– Ин-на-а! – доплыл мамин зов. – Домо-ой!
– Ещё пять мину-уточек!
– Домой, поздно уже!
– Иду-у…
С силой притянув стальные ворота гаража изнутри, я нервно махнул рукой, срывая злость на выключателе, заляпанном краской. Да будет свет.
Резкая вспышка из тесной каморки, которую дядя Вова называл «комнатой отдыха», раскаталась жёлтой ковровой дорожкой, загоняя мрак в тёмные углы.
В гаражном боксе было тепло и даже уютно – гудел огонь в самодельной буржуйке, изгоняя застоявшуюся волглость. Красный накал жарил в печные щели и отражался мятущимися бликами на пыльных экранах сломанных, полуразобранных телевизоров, что прогибали полки стеллажа напротив.
Ещё б «Москвич» стоял на смотровой яме для полного антуражу, но не получалось у семьи Гариных «накопить и машину купить», как взывала реклама в сберкассе. То-олько тысчонку подсоберём – дачу надо строить. Опять начинаем откладывать. Стойко держимся полгода – и тут новый соблазн: «А не махнуть ли нам в Крым?»
Конечно, махнуть! Коктебель, Ялта, Севастополь! Число полученных впечатлений обратно пропорционально сумме сделанных накоплений…
– Ничего, будет и на нашей улице праздник… – прокряхтел я, водружая на верстак механический реликт – пишмашинку 1934 года выпуска.
«Ундервуд Универсал» обошёлся без сложного ремонта. Так только – винтики подкрутил, пружинки заменил, отчистил буквенные колодки, подтянул, смазал и – вуаля. Главное, бумаги не коснуться, не наследить. Лист я вставлял в хирургических перчатках, а вот колотить по клавишам удобнее голыми пальцами.
Самиздатовцы, что перепечатывают брехливые эпохалки Солженицына, уверены: отпечатки литер всех пишущих машинок хранятся в КГБ. Вот и писаются от страха, заслышав неурочный звонок в дверь. Зря мокнут – все шрифты не учтёшь, да и кто мешает их перебить? Что я и сделал, кстати, а то мало ли…
Разогнав тяжкие мысли, роившиеся в голове, будто мушня над вареньем, присел на табуретку в позу пианиста – и заёрзал: а дверь?..
«Конспигация, конспигация и конспигация!» – как завещал великий Ленин…
Выглянув из «комнаты отдыха», я убедился зримо – мощный засов задвинут, враг не пройдёт. О, окно же ещё! На улице смеркается, а у меня тут яркая лампа-соточка…
«Господи, как же ты мне надоел…» – подумал утомлённо.
Я плотнее прикрыл ставни, вводя режим полного затемнения, и вернулся на табурет, умял седалищем неровно вырезанный кусок истрёпанного поролона.
– Чучело… – буркнул, адресуясь к себе, и заправил чистый лист полупрозрачной папиросной бумаги. Подмётное письмо! Всё как в книжках про попаданцев.
Поправив лист, я стянул перчатки и защёлкал клавишами, посматривая, не кончается ли строка – это тебе не ворд-процессор, переноса не будет, лишь механизм звякнет жалобно, и всё – вышел за поля.