2
Я умею вращать глазами, дышать и глотать. Дыра в черепе и перелом позвоночника лишили меня всего остального. Превратившись в растение, я очень долго не мог смириться со своей неподвижностью, не мог принять себя таким, каким я стал, не мог свыкнуться с мыслью о том, что мой паралич необратим. Конечно, я никогда к этому так и не привык, да и как можно привыкнуть? Но первая обида на судьбу уже давно прошла, обида, из-за которой можно было сойти с ума.
В тот злополучный вечер я задержался в офисе, поэтому не придавал большого значения цвету глаз светофоров. Я почти ничего не помню из того, что произошло. Старушка с клюкой на дороге, поворот руля и темнота. Бабушка внезапно свирепеет, бьёт меня палкой по лицу, по плечам, её удары становятся всё мягче и мягче, затем на её лице исчезают морщины, её одежда светлеет, и вот уже она — молоденькая медсестра, заботливо поправляющая на мне одеяло.
— Доктор, пациент очнулся!
Подошёл доктор лет пятидесяти, что-то недовольно пробормотал и обратился ко мне:
— Вы меня слышите? Если да, то моргните один раз.
Я слышал, но не моргнул. Он повторил свои слова, я повторил своё действие, вернее, бездействие. Доктор опять что-то пробурчал и исчез. Затем вернулся и посветил мне чем-то в глаза.
Тут-то и накатила первая волна обиды, и я в очередной раз потерял сознание. Ошеломляющая ясность сбила меня с ног, и рефери уже досчитал до десяти. Всё, что до тех пор казалось немыслимым, чужим, происходящим не со мной, всё это подняло, закружило меня, и я уже не был тем человеком, отцом двоих детей, мужем своей жены — я был концентрированной болью, воплощением безысходности, сгустком не растрачиваемой энергии.
Больше никогда я не видел ни доктора, ни медсестру, твёрдо зная, что это та старуха с клюкой принимает их обличия, чтобы я не забывал о ней. Иногда эта бабушка воплощалась в образ моей жены, однажды её хватило и на детей. Я закрывал глаза, чтобы не видеть ничьего страдания и сострадания, а открывал их только тогда, когда палата пустела. Глядя на противоположную стену, освещённую мягким светом заходящего солнца, я думал о том, что вследствие той автокатастрофы произошло гигантское смещение глыбы будущего, погибшего таким образом для меня, поэтому вся моя дальнейшая жизнь являлась сплошным тягостным настоящим.
Дни меняли друг друга со скоростью кадров в киноплёнке, и через некоторое время (может — один месяц, может — два года) жена забрала домой то, что было мной. Понемногу растворяясь в действительности, я стал её неотъемлемой частью и чувствовал себя немного лучше оттого, что могу размышлять спокойно. Я вдруг понял, что не так уж и беспомощен и всё ещё могу, как и раньше, сам распоряжаться собственной жизнью. Прежде всего нужно было выработать конкретный план по изменению сложившейся ситуации, так как продолжать такую жизнь я уже не мог.