Сходил, называется, на свою голову. Три недели пахал как Папа Карло. Эпидемия холеры в отдельно взятом лагере – жутко. И противно, грязно, все в дерьме и блевотине. И дохлые людские тушки, сложенные за границей лагеря, прикопанные едва-едва. И тела умерших уже в лагере, которые никто не убирает. Уже сил не осталось у людей. Похоже, здесь ну очень суровая разновидность холерной бациллы прошлась, всем прилетело. Обычно-то тяжело один из пяти болеет, а тут практически всех подкосило. Из сотни солдат и офицеров и примерно полутора сотен моих крестничков-освобожденцев заболели все. Умерших на момент моего прибытия было сорок восемь человек, все остальные валялись пластом, почти сотня готовились отдать богу душу. Пришлось в срочном порядке накачивать их организмы водой и солями. А потом пахать и пахать. Чистить заблеванный и загаженный лагерь, стирать одежду, вычищать колодцы, выхаживать и выхаживать едва живых людей. Не знаю каким образом, но мне и моим русалочкам удалось удержать на этом свете всех, кого мы застали живыми. А ведь еще лошади, ослы, верблюды, собаки… их тоже пришлось обихаживать. Двадцать четыре часа в сутки работали, даже охоту на работорговцев я остановил. Не до развлечений было.
За все время нашей борьбы с попытками населения этого лагеря издохнуть мои подопечные жили на острове в двадцати километрах отсюда. Я там почти и не бывал, так только: контроль и выдача целеуказаний. Но под руководством Михайлы и Анны управились, сейчас там тишь да гладь да божья благодать. Ну и ладушки, хоть в этом ладно. Я сюда своих точно не пущу, местные-то уже иммунитет выработали, а мои спокойно могут заразу подцепить. Ладно хоть морем холера не распространяется, только в пресных водах.
– О чем вы задумались, господин Захар-бай? – Ко мне подошел командир всего этого бедлама, майор Игнатьев. Я сначала, было, принял его за подполковника, потому как две звездочки и два просвета. Но в Императорской армии, как оказалось, несколько иная система обозначений на погонах. Пришлось по-быстрому подучиться. И то, в этих всех галунах и наплечных ремнях я нихрена покамест не понимаю. Впрочем, мне простительно, я для командира здешнего форпоста – иноверец. Мои некоторые, показанные мною, способности майор принимает за туземные обряды и фокусы. Правда, признал их полезность и сейчас унтеры бьют морды лица за малейшее несоблюдение личной гигиены. Причем всем подряд. А все источники пресной воды взяты под вооруженную охрану. Гражданские из освобожденных рабов ропщут, но когда никто из солдат этого не слышит. Солдат понять можно – заразу принесли бывшие рабы. Где они ее подцепили – вопрос тот еще; когда я их освобождал, то ничего такого не видел и не чувствовал.