Мэттью ждал снаружи границы между Ланкастером и, как ему думалось, «реальным» миром, хотя он и знал, что они были частями одного целого — и в этот момент он ощутил что-то странное. Его желудок скрутило, и на него накатило головокружение. Пространственная граница рядом с ним задрожала, и начала таять. Обычным зрением он начал видеть перемежавшиеся друг с другом вспышки обоих пространств, но мигала не только граница.
Земля, на которой он стоял, также смещалась туда и обратно. В целом это ощущалось немного похожим на землетрясение, вот только ничего не двигалось. Сама реальность смещалась и искажалось то в одну сторону, то в другую. Ощущение было таким мощным, что его замутило, прежде чем его вытошнило, всё закончилось. Он обнаружил, что нетвёрдо стоит на ногах, хотя земля под ним была совершенно спокойной.
Он снова изучил границу, но проходившая по ней дрожь исчезла. «Что это было?» — задумался он. «Она начинает рваться?». Гораздо более значимым вопросом для него было то, что случится в результате.
— Одно дело — заново собрать мир как прежде, — сказал он себе, — но если граница обрушится везде и сразу… — Разум отказывался давать удовлетворительный ответ, но Мэттью знал, что последствия будут плохими.
* * *
Дэвид Эйрдэйл ложился спать усталым и раздражительным. За последние несколько дней ещё несколько человек из его обслуги слегли больными, оставив его с недостатком слуг, но беспокоило его не это. Если быть честным, он не знал, что его беспокоило. Он просто чувствовал себя не в своей тарелке.
Обычно он предпочитал ложиться поздно, но в этот раз он не мог бороться с усталостью, поэтому лёг пораньше. Несколько слуг, мимо которых он шёл, будто все зевали, так что дело было не только в нём. С другой стороны, они все обленились — это он точно знал. Это было проклятьем дворянства — необходимость управлять деятельностью плебейского, ленивого простонародья.
Но лично он утомился донельзя. «Может, я слишком усердно работал», — подумал он, входя в спальню.
Короткий взгляд сказал ему, что Марсэлла, его жена, уже крепко спала, что стало для него некоторого рода облегчением. Сил на её тупую болтовню у него не было. Эйрдэйл устало стянул с себя одежду, и завалился на кровать рядом с женой. Натянув на себя тяжёлое одеяло, он заснул чуть ли не до того, как закрыл глаза.
Когда он проснулся, ещё было не утро. Через дорогостоящие окна, на которых настаивала Марсэлла, не пробивался свет. Стекло было чёрным, без намёка на сияние солнца. «Я так устал, что забыл задвинуть шторы», — сумбурно подумал он. Это было бы досадно. Окна их спальни выходили на восток, и, учитывая их привычку спать допоздна, утренний свет ими приветствовался редко.