— Это просто потому, что других мыслящих существ не нашлось, — лениво отмахнулся Вайз. — Сами себе титул дали, самим нравится. А по мне так люди просты и бесхитростны, как палки. И все их сложности существуют только в кошельках их психологов.
— Ну почему, — неуверенно возразил Девилер. — Иногда психологи все-таки помогают разобраться в себе, в своих реакциях, которых не понимаешь.
— Если сам не понимаешь свои реакции, то дурак ты, — отрезал Вайз. — На таких всегда зарабатывают. А вот если врешь себе, что не понимаешь — это другое дело, тут, может, посторонняя помощь не помешает.
— Зачем врать себе? — удивился Гейл, развалившийся на изогнутой в сторону костра нижней ветке дерева словно гепард. — Какой в этом смысл?
— А какой смысл в аутотренинге? — повернулся в его сторону Грегори. — Внушать то, что необходимо для здоровья психики. Если ты сделал что-то ужасное, то можешь сто раз сказать себе, что делал совсем другое, и на сто первый раз тебя даже детектор лжи не поймает, так будешь верить. Мозг способен выстроить многоуровневое здание на грошовом фундаменте.
— Сделанное дерьмо от этого дерьмом быть не перестает, — заявил Гейл.
Грегори пожал плечами, словно этическая сторона вопроса интересовала его меньше практической. Вайз ножом стругал какую-то деревяшку, стараясь делать это так, чтобы стружка летела прямо в огонь, без промежуточной станции в виде его колен, остальные молча смотрели на костер.
Прощание с училищем выходило невеселым, впереди была неизвестность, которая, несмотря на торжественные речи, пугала. Тут, за узорной оградой, даже стены уже стали родными, покидать их хотелось так же, как птенцам хочется вылетать из гнезда: вроде и крылья выросли, вроде и в гнезде уже не развернуться, и на воле вкусного больше, чем дома, а все равно — тепло, мягко, и если клюв разинуть, что-нибудь да положат. Вайз усмехнулся про себя такому сравнению. Птенцы-переростки, какая радость для преподавателей. Хорошо, что выбора нет, а то и вправду… кто-нибудь бы остался. Вайз метнул в огонь свою деревяшку и обвел притихших парней взглядом.
— Кто страшилку расскажет? — бодро спросил он. — Двиньте кто-нибудь крипоту позабористей, а? Завтра разъедемся, хрен знает, когда еще так поболтаем.
Несколько голов повернулись к Такэде, больше всех читавшему художественной литературы, но тот отрицательно дернул подбородком. Мартинес тоже быстро развел руками:
— Я что знал, рассказал уже. И почему сразу я?
Вайз не стал с ним препираться.
— Краб, а у тебя в книжках ничего такого не было?
— Мистику не люблю, — извиняющимся голосом ответил Креббер. — Глупая трата времени, ничего не дает мозгу.