Стеснения и неудобства от расквартированных войск — явление не самое страшное, но хорошо запоминаемое. Этот непосредственный, личностный контакт с «Другим» вызывает у мемуаристов больше эмоций, чем геройство погибшего, теперь уже не совсем понятно за что, соотечественника. Рост цен на вино и продукты питания, обозы и маркитантки, заполнившие улицы города, и совсем уже непривычное и достойное философской сентенции о бренности бытия и нравственности простолюдинов любой национальности — торговля награбленным добром у стен города — все нарушает обычный ритм жизни. Госпиталь с тифозными больными или манифестации обрадовавшихся местных роялистов, чужая речь, диковинные наряды и вооружение воинов, навевающих смутные образы Средневековья и заставляющие вспомнить историю времен Атиллы, даже крик варваров «Ура!» — все вызывает опасения.
Вместо привычного префекта — временная комиссия, вместо доверия администрации — заложники. Новые власти — новые страсти.
Реквизиции горожане были обязаны обеспечивать и раньше — для нужд французских войск. Но, когда речь идет о реквизициях в пользу союзников по антифранцузской коалиции, французским авторам следовало вздыхать и сетовать на их «непомерность». Как будто им была известна эта самая «мера» и как будто эти требования кто-то выполнял в полном объеме.
С началом работы оккупационной администрации на улицах города появились афиши, печатались бюллетени, газеты, делались различные заявления официальными лицами и т. п. Но эта информация не всегда была правдива и не всегда оперативна. Нехватка информации усиливала страхи или порождала ложные надежды. Горожанам нужен был альтернативный источник информации. Таким источником стали слухи. Оккупированный и изолированный от других город — царство слухов. Слухи и до первой встречи с «Другим» во многом определяли поведение гражданского населения: кто-то предпочел бросить деревни и укрыться за стенами города, кто-то, кому позволяли возможности, напротив, вообще уехать подальше от театра военных действий. Население питается слухами: то пришедшие в город крестьяне пожалуются о насилиях, то квартиранты за столом поднимут тост за очередную победу. То говорили о какой-то роженице «мадам Платовой», то о самом Платове, воюющем уже под Орлеаном. Известия о неудачах союзников — новые опасения для местного населения: отступающие, потеряв самоощущение «освободителей», всегда вели себя более жестко по отношению к гражданским, чем наступающие. И вот — женская преступность: убийство на почве алчности и справедливое наказание виновных.