Западноевропейцы были давно знакомы с казаками. Первые употребления термина «казак» появляются едва ли не с конца XIII — начала XIV в. С XVI в. казаки свободно ездили в Европу, в том числе и в качестве наемников: в 1578 г. в польской армии был создан первый регулярный полк украинских казаков. С середины XVII в. в Италии, Германии, Англии и Франции выходили книги, посвященные истории казачества или их военному искусству[14], Европа переживала определенную моду на «казачьи» (нерегулярные) части, а под самими «казаками» западноевропейцы в первую очередь понимали легкую кавалерию.
Ж. Антрэ признает, что негативный образ казака существовал не всегда. По его мнению, до 1812 г. казаков представляли и как защитников христианской Европы, и в то же время как угрозу для Запада[15]. В принципе с этим тезисом французского историка можно согласиться, если отказаться от 1812 г. как от некоего рубежа, кардинально поменявшего представления о казаках. Уже с начала XVIII в. выход России в Европу явился для западноевропейцев вызовом, ответом на который стало формирование образа российской империи. Понятно, что «образ казака» не мог функционировать совершенно отдельно от «образа России»[16]. А Франция как страна интеллектуальной гегемонии в век Просвещения играла ключевую роль в формировании образа России на Западе.
Литература «об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков» печаталась на Западе, по крайней мере, со времен Северной войны Петра I. Иррегулярные войска — казаки, калмыки, башкиры, татары — представлялись одной дикой, плохо управляемой массой, «нецивилизованными воинами», варварами, склонными зачастую к грабежу и насилию. Со временем «казаки» приобрели такой имидж (насколько заслуженный и насколько выдуманный вражеской пропагандой — другой вопрос), что их стали использовать и как фактор психологического устрашения. Тому способствовало то, что казачество, столь долгое время и столь упорно настаивавшее на своей особости в административно-правовом отношении и ставшее со временем отдельным сословием, не могло (да и не хотело) в один день отказаться от своих привычек и обычаев. Даже регулярные части не брезговали время от времени уходить в «поиск и разорение». Когда же дело касалось обеспечения повседневной жизни войска фуражом или провиантом, то и начальство часто смотрело на казачьи экспроприации сквозь пальцы, а то и поощряло их. Спустя какое-то время, с той поры, как европейские государства осуществили переход от ополчения к регулярной армии, использование нерегулярных войск постепенно становилось признаком «нецивилизованности». Но русское командование, несмотря на то что отдельные генералы, состоящие на российской службе, относились к казакам и вообще нерегулярным частям с некоторым пренебрежением, все же продолжало использовать такие воинские подразделения