И тут подвернулась Тина Иосифовна. Растравила мягкую и хрупкую душу Федулова. Затомило мужика, и он решил рискнуть с женитьбой. Поверил, потянулся, не замечая, как увязал. А когда ворохнулся, уже не по щиколотку, по колено засосало.
Так Федулов оказался пленником. Тина прибрала его к рукам, добилась, что главными в доме стали ее дела, на все ложилась ее длинная тень.
— Однажды мы серьезно объяснились, — продолжал Федулов. — Я настаивал, чтобы она изменила отношение к Сергею. Но оказалось, что говорили мы на разных языках.
— А что вы скажете о ее судимости?
— Тоже скрывала. Правда, не сидела, отделалась штрафом за самогоноварение. Деньгами бредила. Хотела их иметь много-много. «Зачем?»— спрашивал. «А на черный день!» Чтобы купить в дом какую-нибудь вещицу, даже сыну, — ни-ни. Скандал устраивала.
— Сын, выходит, не зря бунтовал?
— Да, он своим детским умишком все впитывал. А я, дурак, оттягивал: то некогда, то вроде бы и так ладно. Сам себе боялся признаться, что влип безнадежно.
Федулова не покидала страшная мысль о том, что сын ушел из жизни с обидой на него. Почему он до конца не выслушал парнишку, не разглядел, что у него на душе?
— Значит, жена сама по себе, а вы сами по себе. Небось и постирушку сами делали?
— Чего скрывать — делаем, — смутился Федулов, — стираем и сушим.
— А на чем и где?
— Как — где? На улице. Подойдите сюда, к окну: видите там, в осинках, столбы вкопаны и веревки натянуты. Там и сушим.
— Вижу. Я только что там проходил, когда шел сюда через двор. Поглядел — веревки новые, словно вчера натянутые.
— Вчера не вчера, а недели две-три тому назад, — сказал Федулов. — Заменил сопревшие на новые.
— Так уж и сопревшие, — усомнился майор, что-то соображая. — Выбросили?
— Нет, куски, что покрепче, оставил. В хозяйстве всегда пригодится. Перевязать или…
— Нельзя ли взглянуть? — перебил Миронов.
Федулов наконец-то сообразил, к чему клонит майор.
— Конечно. Где-то валяются. Сейчас поищу. — И он стал шарить в кладовке, потом заглянул в ванную комнату, в туалет.
— Странно. — Алексей Иванович пожал плечами. — Куда же они запропастились?
Он минуту-другую стоял в нерешительности. Между его бровей легла упрямая складка. Потом встал на табуретку и извлек с антресолей коробку.
— Всякое барахло сюда запихал, — пояснил Федулов. — Одним куском перевязал.
Он распутал веревку и протянул ее Миронову.
— Как видите, старая, — добавил Алексей Иванович. — А где остальные два куска — ума не приложу…
Они смотрели друг на друга: Федулов как-то растерянно, а Миронов — сочувственно, с пониманием.