Сладкова неподвижно сидела, полуоткрыв рот, все еще не веря своим ушам. Молчала она, кажется, целую вечность.
— Если женщина любит… — еле слышно проговорила она. — Если любит, то многим может пожертвовать. Сделать все что угодно для…
Она помедлила, подбирая нужные слова.
— Даже дать четыре тысячи рублей на покупку картины, — подсказал Миронов.
Сладкова поежилась, в сердце толкнулась боль.
— Рассказал, значит, — вздохнула она.
— Да, Гогия был предельно откровенен, — подтвердил майор. — Рассказал о вояжах на юг, о том, как паразитировал на людском доверии. Причем не только на вашем…
— Понимаем ваше, Ия Александровна, состояние, — сказал Малюков, — но нам хотелось бы кое-что уточнить… уточнить…
— Если вы настаиваете, — согласилась Сладкова.
И стала рассказывать о том, как они с Гогия Чипашви-ли оказались в Гавани на выставке. Потом зашли в антикварный магазин, что на Наличной. Его внимание привлекла картина — нечто вроде семейного портрета в интерьере. Гогия долго и внимательно ее рассматривал, потом стал уговаривать продавщицу припрятать ее.
— Через месяц я приеду и куплю, — клялся он, предлагая щедро отблагодарить за услугу.
Девушка отказалась, сославшись на строгости в магазине.
— Как же быть? — терзался Гогия. — Редкая возможность. Такая картина! Я уже вижу ее в гостиной. Она бы там все преобразила.
Сладковой картина тоже понравилась. Слушая Гогия, она пристально вглядывалась в него, желая определить, тот ли перед ней человек, за кого она его принимает, но не смогла, чутье ей изменило.
— У меня есть деньги, — сказала Ия Александровна.
— О, это будет чудесный свадебный подарок! — воскликнул Гогия.
Они — взяли такси, поехали в сберкассу. Сладкова сняла со счета 4 тысячи рублей и отдала их Чипашвили. В магазин он поехал один, а когда вернулся, сказал, что встретил земляка и с ним отправил картину. А через два дня сам улетел. Через неделю пришла телеграмма: «Уезжаю в длительную командировку. Скучаю. Люблю. Всегда твой…»
— И все же она промахнулась, не указав в списке Чипашвили. От него, пожалуй, и пойдет раскрутка, — заметил Малюков.
— Думаешь, так сразу и развалится? — усомнился Миронов. — Как бы не так. Взяла тайм-аут, все обдумает и будет держаться до конца. Не надейся и не жди, что в один прекрасный момент она возьмет и все выложит. Дескать, всё, мужики, я придумала, вот мои руки, надевайте наручники. Нет, она хорошо подкована, да и версия у нее железная…
— Все ты, Алексей Павлович, правильно говоришь, — согласился Малюков. — Если бы ты еще и вещицу ее какую-нибудь подбросил…