Чутье не обмануло Ивана: Глеб Проскурин все-таки не удержался от соблазна наябедничать на него товарищу из ГПУ. Дуня, курившая папиросу, заметила приближающегося помощника агента и выразительно кашлянула.
– Здорово, Глеб, – сказал Опалин, оскалившись, после чего с маху шмякнул на стол перед комсомольцем сверток с останками дроздовского привидения. Ткань развернулась, желтоватый череп выкатился и замер возле чашки Берзина.
– Это то, чем Свешников тебя напугал до того, что ты обделался, – продолжал Иван с издевкой. Положим, это было неправдой, но и слова Проскурина о мелкобуржуазном характере Опалина тоже являлись враньем чистой воды. – Тряпки, фосфор, череп… Вот твой призрак, короче. Трусливая рвань!
Проскурин позеленел – но случилось ли это из-за воспоминания о ночном видении, которое напугало его до эпилептического припадка, или из-за того, что Опалин прилюдно унизил его, трудно было сказать. Дуня поглядела на него, на Ивана, и странное дело – в глазах ее мелькнуло нечто вроде одобрения. Однако она отвернулась и сделала вид, что происходящее никоим образом ее не касается.
– Где ты это нашел? – спросил Берзин каким-то странным, осипшим голосом, и, повернувшись к нему, Опалин увидел, что Каспар словно закоченел.
– Сторож состряпал привидение из того, что было под рукой, и прятал его не в сторожке, а в лесу, – ответил Иван. – Мне бы еще разобраться, как Свешников с ним управлялся. Эти палки…
Глеб стукнул по столу кулаком и стал подниматься с места. Он принадлежал к людям, которые неспособны очертя голову кинуться в атаку, и которым нужно некоторое время, чтобы настроить себя на серьезный конфликт.
– Ты меня оскорбил! Какое ты право имеешь…
– Вон пошел, – бросил Каспар, и Проскурин замер. Прощупывая почву в разговоре с Берзиным, он убедился, что тот не испытывает к Опалину особой симпатии; и то, что человек из ГПУ повел себя сейчас столь решительно и грубо, оказалось для комсомольца сюрпризом.
– Товарищ Берзин…
– Я сказал – вон. И ты тоже, – отнесся Каспар к Дуне.
Она внимательно поглядела на Проскурина, повела плечом, словно говоря: «Не стоит его злить», отшвырнула папиросу и встала. Ей надо было обойти Яна, и Опалин впервые понял, что шофер Берзина присутствовал при их беседе, давая знать о себе не более, чем какой-нибудь неодушевленный предмет.
Комсомольцы растворились в солнечном мареве. Каспар дернул шеей и ослабил воротник.
– Ты же это нарочно сделал, да? – спросил он у Опалина, гримасничая. Верхняя его губа задралась, обнажив зубы. – Нарочно принес мне голову моей матери, чтобы посмотреть, как я буду себя вести? А?