Дверь лязгнула, солнце ударило в глаза – Киселев и его собеседница вышли из дома и спустились по ступеням крыльца. Тот, кого учитель назвал новым Чичиковым, стоял возле телеги и вытаскивал из нее большую банку огурцов. Спохватившись, что его фуражка не надета и лежит на дне телеги, Опалин обхватил одной рукой банку, а другую протянул к фуражке; но тут коварная стеклянная тара едва не выскользнула и не упала на землю. Шепотом ругнувшись, Иван поставил банку на телегу, воинственно нахлобучил фуражку, цепко ухватил дар Марфы обеими руками и повернулся к вышедшей из дома паре.
– Здравствуйте, – сказала Лидия Ермилова, с удивлением разглядывая его. – Это вы Павлов из московского угрозыска?
Опалин побурел лицом.
– Я Иван Опалин, это телеграфисты напутали, – сказал он сипло. – А вы…
– Ермилова, Лидия Константиновна. Я учительница местной школы первой ступени и исполняю обязанности ее директора.
Тут снова возник конфуз, потому что он боялся отпустить банку и не мог пожать руку собеседнице. Спутник учительницы иронически улыбнулся. Его улыбка длилась какие-то доли секунды, но Опалин, обладавший даром на лету схватывать нюансы, заметил эту улыбку и тотчас понял, что ее обладателю он антипатичен – даже при том, что до сих пор они не обменялись и парой слов.
– А вы… – начал Иван, поворачиваясь к нему.
– Платон Аркадьевич Киселев. Здешний учитель. Я толстовец, – прибавил собеседник, приосанившись. – Надеюсь, вы не против?
– Против чего?
– Непротивление злу насилием – великая идея, – серьезно сказал Киселев. – Боюсь только, что человечество еще до нее не доросло.
– Если злу не сопротивляться, оно одержит верх, – заметил Опалин. И Лидия Константиновна, которая имела достаточно времени, чтобы хорошо узнать учителя, с некоторой досадой подумала, что сейчас ей придется стать свидетельницей философского спора – совершенно, с ее точки зрения, ненужного в этот момент.
– Нет, товарищ Опалин, вы не понимаете, – внушительно заговорил Платон Аркадьевич. – Если жизнь каким-то своим краем отрицает воззрения Толстого, тем хуже для жизни. Его учение на века, и рано или поздно оно восторжествует, потому что в нем одном может быть прибежище честного человека. Оно говорит о добре, о правде и духовном самосовершенствовании. Подходить к нему с узкой меркой…
– Это что у вас за огурцы? – не утерпела Лидия Константиновна, обращаясь к вновь прибывшему.
– На станции подарили, – объяснил Иван, обрадовавшись перемене темы. По молодости он не был силен в отвлеченных спорах и оттого инстинктивно их не любил. – Банку я обещал вернуть, не забыть бы… Куда мне идти?